– на день хватит, а дальше Йомантас надеялся нагнать купцов. И, несомненно, нагнал бы, кабы…
Они, видать, прятались за кустами орешника, поджидали. Выскочили резко, беглец не успел далеко уйти. Трое угрюмых здоровяков самого гнусного вида, похоже, разбойники из шайки пресловутой атаманши Рогнеды, которую тут все боялись.
Напали, приставили к груди кинжалы! Вот ведь дурни. Нашли, на кого нападать. Йоманатас даже не очень и испугался, вел себе спокойно. Упаси, боги, не сопротивлялся – один-то против троих? Спокойно поздоровался, дал себя обыскать, связать… лишь усмехнулся:
– Как видите, уважаемые, я весьма небогат. Берите все, я не в обиде.
– С нами пойдешь! – один из разбойников нехорошо ухмыльнулся и подогнал: – Живо!
Людокрады! – тут же осенило жреца. Про таких он слышал, скоморохи рассказывали. Нехорошо, очень нехорошо. Вот ведь попал с утра. Угораздило. Вот именно, что с утра… А не лично ли его людокрады и дожидались? Не просто ведь так сидели в кусточках с утра. Да и та тропинка, что вилась по бережку Великой-реки, не очень-то походила на наезженную дорогу.
Значит, именно его, Йомантаса, людокрады и ждали. Старче, сука, сдал!
– Ты только не вздумай бежать, человеце, – предупредил невысокий детина с круглым крестьянским лицом и клочковатою бородою. Поверх рубахи на плечи разбойника была накинута овчина, а на перевязи, в кожаных ножнах, висел не какой-нибудь тесак, а самый настоящий меч! Без излишних украшений, но видно, что рыцарский. Откуда у простого татя такой меч? А откуда угодно! Мог и украсть, а, скорее, просто убил хозяина клинка. Убил подло, исподтишка, а как иначе справиться с рыцарем простолюдину?
Обладатель меча, похоже, и был тут за старшего, остальные двое обращались к нему почтительно – дядько Дементий.
Йомантас все же попытался хоть что-то прояснить:
– Зачем я вам?
– Узнаешь!
Шли не очень-то долго, от силы верст пять, когда впереди, за деревьями показалась усадьба. Обычная такая усадьба, какая не одна бывает у каждого уважающего себя боярина. Ну, а если и одна – то не у боярина, а у своеземца, или, как их называли в Новгороде и Пскове – «человека житьего». Кто б ни был хозяин усадьбы, боярин или «житий человек», а видно было, что за всеми строениями здесь следили. Крепкий тын, тесовые ворота, обитые железом, бревенчатая башня посреди двора – все честь по чести, не забалуешь. Еще имелись связанные друг с другом сенями избы – хоромы, три избы поменьше – для дворовых, и всякого рода хозяйственные постройки – амбары, коровник, птичник, а на заднедворье – овин и пилевня.
В сложенном из толстых бревен овине дымилась печь – видать, просто протапливали, ибо сушить еще было нечего, чай, не осень – весна. Стоявшая рядом с овином пилевня – сарай для хранения мякины, соломы и прочей мелочи – была сколочена из таких мощных досок, что больше напоминала узилище.
Именно туда и бросили беглеца, даже руки не удосужились развязать, Пикуолис их покарай! Ворочаясь на старой соломе, жрец все шептал молитвы, просил помощи у многочисленных литовских богов и богинь. Те вроде как начали помогать – в пилевню вошли два дюжих мужика, принесли лепешку и фляжку воды, развязали руки.
Ну, хоть голодом не собрались морить – и то хлеб. Хотя, с другой стороны – зачем людокрадам морить голодом свой живой товар? Никакого смысла. Наоборот, кормить надо, чтоб ноги передвигались, шли, да и потом, на рынке, не гремели костями. А вообще-то, как-то не очень все эти люди напоминали людокрадов. Усадьба эта, воины – именно, что воины! – Йомантас разглядел на воротных слугах и кольчуги, и шлемы.
Все разрешилось к вечеру. Сквозь щели сарая жрец видел, как во дворе засуетились, забегали – видно, встречали хозяина! Снаружи послышался утробный звук рога. Заскрипел засов, распахнулись настежь ворота. Въехал какой-то богато одетый человек, как видно – боярин. Йомантас его раньше не видел, а если и видел, так не приметил. Да и лица из пилевни было не разглядеть – далековато. Одначе, судя по воинам, по одежке – боярин-то был не из последних, важный такой господин.
Немного погодя после приезда хозяина усадьбы уже ближе к ночи, беглеца вывели из сарая и привели в овин. Печь уже не топилась, но сильно пахло дымом, а в углу краснела углями жаровня. Возле жаровни, в резном деревянном кресле с высокою спинкой, как видно, специально принесенной в овин, сидел, вытянув ноги, тот самый богатей – боярин. Позади него горела свеча, так что лица Йомантас не разглядел… да оно ему нужно – всяких бояр разглядывать? Выбраться бы отсюда скорей…
Глянув на приведенного пленника, боярин молча кивнул. Дюжие парни во главе с тем самым Дементием враз подскочили к жрецу и, сорвав с него одежду, привязали к железной решетке, под которую тотчас поместили жаровню да принялись орудовать кузнечными мехами – разжигать угли!
Несчастный узник выгнулся и закричал от нестерпимой боли! Да и как было не кричать, коли кожа уже горела, и казалось, что от нестерпимого жара в жилах закипает кровь.
Боярин махнул рукой, и жаровню тотчас убрали.
– Это мы только начали, – послышался тихий насмешливый голос. – Так сказать, для знакомства. Так что ты, мил человек, не вздумай молчать.
