стоит у неё поучиться.
Подойдя к постели Лины, что-то спрашиваю невпопад, говорю о каких-то незначащих ничего вещах, пока не слышу вопрос девочки:
- Можно с тобой на «ты»?
- Конечно.
Я смотрю на Лину удивлённо, но ещё сильнее меня ошарашивает следующий вопрос:
-Ты можешь со мной один на один поговорить?
Нет-нет... я совсем не готова к подобному, потому что примерно знаю, какую направленность будет иметь эта беседа. Мог же Казанский заверить девочку, что в моих силах ей помочь? Вполне мог... Но если это действительно так и речь пойдёт о том, в чём я напрочь не разбираюсь...
Алексей и Ольга выходят из комнаты. Мать Лины что-то без умолку болтает о том, какой вкусный чай она купила и уже собиралась заваривать, когда мы пришли. А я остаюсь один на один с их дочерью, и на моих глазах происходит что-то ужасное. Она снова превращается в того умирающего подростка, с которым я познакомилась несколько дней назад. Как будто ей нужны были все силы на то, чтобы выглядеть перед родителями так, чтобы это внушило им эфемерную надежду.
- Обещай, что наш разговор останется между нами, - требовательно говорит Лина, когда я присаживаюсь на краешек её постели. И тут же прибавляет просяще: - Обещай.
- Обещаю.
-Ты ведь присмотришь за ним?
Боже, сколько всего в этих пяти словах... Столько, что у меня в груди расползается горечь, от которой начинает щипать в глазах. Слова и маленькой девочки, и взрослого человека... И в них столько надежды быть услышанной и понятой.
- Лина, а если...
- Не надо. Тебе совсем необязательно делать вид, что всё окончится хорошо.
На это мне ответить нечего. Лина понимает, к чему всё идёт, а я даже представить боюсь, что она чувствует. Вот так лежать, привязанной к этой комнате, получать беспрестанно уколы и капельницы и знать, что...
- За маму я не переживаю. Она тоже всё понимает. А вот папа...- выдыхает Лина, и устало закрывает глаза.
Мы молчим, каждая думает о своём. Я - о том ужасе, который ждёт Казанского, а его дочь... наверное, о том же самом, раз позвала меня, чтобы попросить сделать то, на что я и сама была готова. Самое меньшее из возможного - просто быть с Алексеем рядом. И, пожалуй, единственное.
-Твой папа мир готов перевернуть, - наконец выдавливаю из себя фразу, которая мне самой кажется ужасно картонной. Но нет таких слов, которые были бы способны вместить в себя всё, на что пошёл бы ради Лины Казанский.
- Знаю. - Она всё же открывает глаза и произносит то, что заставляет моё сердце остановиться, пропустить несколько ударов и помчаться вскачь: - Только зря. Я не хочу жить.
-Лина...
- Вера, не нужно, правда. Если бы хотела, я бы боролась, но я не хочу. Это всё, что тебе нужно знать. А теперь извини, я попробую поспать. И помни, пожалуйста, что ты мне обещала.
Лина снова закрывает глаза, давая понять, что разговор окончен, а я сижу, глядя перед собой и чувствую, что мне нужно время на то, чтобы подняться и пойти к Алексею и Ольге. Казанский наверняка воспримет желание Лины и разговор со мной за крохотную надежду, а меня будут разрывать противоречивые чувства. Ведь я обещала ей, что всё останется между нами.
Наконец дыхание девочки становится тихим и размеренным. Грудная клетка едва вздымается, на кукольно-измождённом лице проступает успокоение. Я поднимаюсь с постели осторожно, тихо подхожу ближе и несколько минут просто смотрю на Лину, узнавая в ней Казанского. Глажу по голове, почти невесомо, чтобы не разбудить. И когда покидаю её спальню, осознаю, что именно меня ждёт впереди.
Или лгу себе, что осознаю...
Часть вторая
Глава 12
Правило второе. Бессолевая диета не так и плоха, если рыдать белугой над пресным блюдом
Время, которое мы проводим с Казанским вместе, не говоря о Лине, Кристине или о каких-то проблемах, оставшихся в наших буднях, стремительно летит. И мне приходится жадно наслаждаться каждой минутой, потому что внутри родилось и крепнет предчувствие скорой беды.
