проистекают из системы, которую открытые для восприятия вещи образуют с «субъектом», наделенным различными целями и способностями. Если море издалека манит меня и влечет почти неудержимо, то это не оттого, будто я уже имел намерение искупаться (в противном случае это намерение никогда не могло бы возникнуть), а лишь потому, что я обладаю способностью иметь такое намерение и пойти искупаться, когда представится случай. Здесь проявляются два различных смысла «возможного». Мир предстает как совокупность удобных случаев, то есть открытых для меня возможностей практического действия, благодаря которым вещи обретают для меня значение, предстают наделенными смыслом, который есть сам способ, каким они мне себя являют и открывают. Соответственно, эти возможности могут принадлежать вещам и наделять их до-лингвистическим смыслом, каким они для меня всегда уже обладают, лишь постольку, поскольку я обладаю соответствующими способностями. Море может открываться вдалеке как призыв искупаться только потому, что у меня есть способность окунуться в него и плавать; скалы могут казаться доступными только потому, что я могу вскарабкаться на них, и так далее. Эти кажущиеся банальности обнажают один существенный момент: вещи могут открываться нам как наделенные смыслом, мир может представать как стечение обстоятельств, зовущее к возможным действиям, только для «субъекта», обладающего определенными способностями. В свою очередь, эти способности по природе таковы, что они нуждаются в мире, чтобы кто-то мог ими обладать и пользоваться; они суть «world- involving» (мирововлекающие), как сказал бы Чарльз Тейлор. Это способности, которыми может обладать только телесно присутствующий в мире субъект; они принадлежат не субъекту simpliciter, а субъекту-в-мире. Следовательно, смысл вещей, свойственный им, уже когда они предстают перед нами на уровне восприятия, является холистической характеристикой системы, образованной телесным «субъектом» и миром. Здесь появляется другое значение «холизма», отличное от того, которое принималось до сих пор. Речь идет уже не только о том, что всякий опыт сущностно зависит от опыта в целом, в котором он занимает свое место и который только и делает его опытом. Теперь идет речь о том, что необходимо подчеркнуть: смысл, в котором вещи нам являются и открываются пониманию в качестве практической модальности нашего длящегося взаимодействия с ними, — этот смысл не придан им извне «субъектом», который располагал бы произвольным и внеконтекстуальным смыслом в качестве отмычки к вещам. Напротив, смысл является характеристикой системы, которую образуют та или иная окружающая среда и «субъект», наделенный разного рода способностями. Смысл не является продуктом Sinngebung (придания смысла) и, следовательно, результатом конституирования объективности в последовательности страт, как полагал Гуссерль. Смысл также не является чем- то, что свободно сообщалось бы миру благодаря проектам, намеченным Dasein. Этот смысл возникает в слиянии определенного расклада мира и наделенного определенными способностями «субъекта». Точнее говоря, смысл возникает в системе, которую они вместе образуют: он является реляционной характеристикой неразложимой на элементы целостности.
Смысл, являющий себя в вещах, зависит от самого способа, каким субъект способен встречаться с вещами в свете своих практических возможностей. Эти укорененные в способностях возможности бывают разных видов: «естественные» возможности, благодаря которым фрукт мне кажется аппетитным, а море приглашает искупаться; «культурные» возможности, в силу которых, например, пейзаж морского побережья способен напомнить мне Эстак у Сезанна или Дерена; наконец, «экзистенциальные» возможности особенного свойства, на которых следует ненадолго остановиться.
Действительно, человек не просто может приобретать новые способности благодаря своему опыту или своему участию в какой-либо группе, как это происходит у некоторых высших животных, но может приобретать их сам по себе. Другими словами, человек может выстраивать свои собственные проекты, относиться к самому своему существованию sub specie possibilitatis (с точки зрения возможности). Он намечает проекты не только в смысле предварительных планов, направленных на достижение предписанных ему «природой» целей — например, всех тех целей, которые сводятся к витальным потребностям и которые он разделяет с другими животными, — но и, как сказал бы Кант, сам задает себе цели. Иначе говоря, человек выполняет не только акты выбора первого уровня, определяя себя к тем или иным действиям, но и акты выбора второго уровня, относящиеся уже к тому способу существования, который кажется ему желательным, или к той личности, какой он стремиться быть. Он способен проектировать свою жизнь или существование согласно «собственному представлению о себе» и тем самым согласно своему существованию как таковому, в его целостности. К примеру, оказавшись в солнечный полдень на берегу моря, я могу решить, идти мне купаться или нет, в зависимости от моего желания, от свободного времени, каким я располагаю, от объективных параметров ситуации, к числу которых относится и то, разрешено ли купание в этой бухте. Однако данная возможность может поставить передо мной проблемы другого рода. Допустим, я испытываю желание искупаться, и обстоятельства мне это позволяют. Должен я идти купаться или нет? Желательно ли это с точки зрения черт того человека, каким я хочу быть? Достойно ли меня бездельничать весь день, греясь на солнышке, когда должен был бы посвятить себя более серьезному делу? Так ли я хочу жить? Стало быть, экзистенциальные возможности можно определить как такие возможности, которые кажутся мне совместимыми с моими представлениями о том, каким человеком я стремлюсь быть, с моим пониманием самого себя и собственного существования. Или, проще говоря: экзистенциальной возможностью является всякая возможность, соответствующая проекту моей жизни и моего существования. Особенностью экзистенциальных возможностей является то, что мы не можем уклониться здесь от необходимости решения. Существовать тем способом, каким существует человек, означает существовать так, чтобы наше существование для нас самих было ставкой, от которой нельзя отказаться. Всякий отказ от решения остается здесь решением в модусе отказа от решения, ибо пребывание в нерешительности есть один из способов решения человека относительно того, кем он стремится быть. Следовательно,
