лица… И обглоданные останки того, кто еще несколько часов назад определял судьбы Островной Империи. Ладно, будем честными — уже всего лишь Гристоля, остальные острова давно заблокировали чумную столицу и управлялись самостоятельно. Империя рушилась на глазах, а вместе с ней падали в пропасть и судьбы людей — их были тысячи и тысячи.
Пальцем в перчатке инспектор пошевелил кучу костей с лохмотьями парадного мундира.
— Интересно, видел ли он лицо своего убийцы? — вслух подумал он.
— Не скажу, что мне было жаль Хайрема Берроуза, — сказал Томас. Несмотря на лампы, в комнате сгущались плотные тени. — Заговорщик, диктатор, хитроумный интриган — ему и при жизни было трудно симпатизировать. Но тут есть одна тонкость. Когда полвека назад вместо вялой и безвольной Ларисы Оласкир на трон взошел Эйхорн Колдуин — молодой, напористый, не приученный сомневаться в своих решениях — многие его приветствовали, считая, что монарху не должно показывать мягкость. И это было верно в те годы кризиса и лишений, но со временем в Империю вернулся мир и процветание, родилась и выросла Джессамина, умная, отзывчивая, милосердная — идеальная королева для спокойных дней. Но разразилась чума, и ее мягкость обернулась слабостью, а доброта — нерешительностью.
— И выяснилось, что проще сменить монарха, чем поменять что-то внутри себя, — угрюмо вставил Фарли Кук.
— Верно, но и Берроуз оказался не в состоянии справиться с чумой. Он тоже был слишком робок, слишком зависим от своих соратников и их решений. И тогда ему на смену пришла военная хунта. Адмирал Хэвлок, Тиг Мартин, этот оборотень Пендлтон, сразу же купивший большинство в парламенте… Все уже почувствовали, как резво они закручивают гайки — полный запрет на китовый жир, расстрел и кремация зараженных на месте, национализация ключевых промышленных предприятий — и это только начало.
Была тишина, и шорох волн издалека, и крики чаек.
— Но даже этого будет недостаточно, Фарли, — Томас посмотрел инспектору в глаза, тот дернул лицом, но выдержал. — Процесс распада зашел слишком далеко, и кто, ты думаешь, будет с ним бороться? Усталый старый адмирал? Вороватый аристократ? Нет, это будут совсем другие люди. Диктатура сменяется лишь более суровой диктатурой — и я не знаю, кто ее возглавит в следующий раз. Принцесса Эмили? Корво Аттано? Кто-то еще? И я уверен, что по сравнению с будущим правителем, наш нынешний грозный регент — не более, чем капризный мальчишка, заигравшийся в кораблики.
— Кстати, что стало с Аттано? — инспектор не слишком искусно съехал со скользкой темы. — Все его высокопоставленные враги погибли, но что произошло потом? Неужели такой человек, как он, мог остановиться?
— Конечно, нет, — покачал головой Томас. — Те, кто помогал Корво, в какой-то момент предали его и попытались избавиться. Они бросили его в Затопленном квартале, отравленного и беспомощного — хорошо, что мы умудрились наткнуться на него прежде плакальщиков. Дауд был удивлен, узнав, что Преступник в Маске и цареубийца Корво Аттано — одно и то же лицо, но… Тут я ступаю на зыбкую почву предположений. К моменту поимки Корво Дауд уже избавился и от Билли, и от Делайлы Копперспун — и это изменило его. Не могу сказать, в какую сторону. Он стал спокойнее. Рассудительнее. Я мог бы даже решить, что Дауд обрел какое-то почти религиозное смирение перед лицом неумолимого рока. Возможно, ему снова являлся Чужой, а может, дело было в чем-то еще, недоступном моему пониманию.
Молодой человек вздохнул.
— Он не приказал усыпить Корво, не оглушил его и не лишил подвижности. Только отобрал оружие и оставил под надзором двух «китобоев»-новичков. Как будто хотел, чтобы тот бежал. Конечно, Корво воспользовался этим шансом — такие, как он, всегда пользуются — и, убив еще Бездна знает сколько наших, схлестнулся с Даудом посреди бывшей Торговой Палаты бывшего Финансового района в Радшоре.
Томас не сказал, что та схватка до сих пор стояла у него перед глазами. Красный плащ Дауда и черный камзол Корво слились в клокочущий вихрь, разрывавший здание на куски, откалывающий осколки от стен и разносящий в труху мебель. Скрежет и звон клинков, выстрелы пистолета Корво, сливающиеся в частую очередь, стрелы из наручного арбалета Дауда, выбивающие из стен щепки. Красное и черное. Мертвая хватка против живой воли. Кровь против смерти.
Все закончилось — не так быстро, чисто и красиво, как на показательных поединках, но закончилось. Дауд лежал у стены, неловко зажимая льющую из бока кровь рукой в перчатке и на глазах бледнея. Корво, в своей уродливой железной маске, стоял над главарем «китобоев» с клинком наголо. Хлестала, пенясь и плюясь, вода из перерезанного ненароком крана, медленно оседала желтая кирпичная пыль, поднятая сапогами поединщиков.
— Смерть победила. Так всегда бывает, — выдавил из себя Томас. — И… он попросил пощады. Дауд покаялся Корво во всех своих грехах — в первую очередь за смерть Императрицы. Он умолял отпустить его, клянясь, что покинет город немедленно. Была ли это трусость перед лицом — маской — черной смерти? Нет. Дауд не такой человек. Думаю, он был искренен — к этому все и шло с самого начала. Клинок Дануолла на самом деле хотел уйти со сцены.
— И Корво пощадил его? — если бы скепсис имел вес, слова инспектора вышибли бы из Томаса дух.
— Лично я считаю это чудом, — сообщил парень. Худое лицо было спокойно и немного печально. — Но я был там и видел все своими глазами. Он просто развернулся и ушел, растворился в «пересечении», покинул Затопленный квартал и больше не появлялся в пределах нашей видимости. Как и мастер Дауд. Он… он оставил нас — навсегда. И хотя моя сила все еще при мне, «китобоев» больше нет.
