— …Когда думаю, что вам приходилось убивать? — всё же прошептали мои губы.
Заветное слово «оборотень» они произнести так и не решились. Ну и пусть. Правдивого ответа на этот вопрос мне будет вполне достаточно.
«Корсар» долго смотрел на меня. Затем, не опуская руки, сделал последний шаг, разделявший нас.
Когда другая его ладонь легла на мою талию, притягивая ближе, меня пробила мелкая дрожь.
— А если я отвечу «да», вы наконец-то испугаетесь и побежите? — его тонкие губы оказались так близко от моих, что выдохи, с которыми он произносил слова, обжигали меня почти поцелуями. — Если узнаете, что за спиной у меня прошлое, полное крови, что я видел вещи, которые вашим невинным глазкам лучше не видеть никогда, и делал то, о чём вам лучше вовек не слышать… — он прищурил глаза, заполнившие собой всё, что я видела. — Скажите, Ребекка, вы отвернётесь от меня?
Я, не мигая, смотрела во тьму, манившую меня, плещущуюся в его зрачках.
Это и есть ответ? Вернее сказать, признание? Если и так — вопреки ожиданиям, оно меня не испугало.
Испугало меня другое: правда, которую я остро и отчётливо осознала.
Которую озвучила миг спустя.
— Нет, — тихо, очень тихо ответила я. — Не отвернусь.
Ещё секунду он, щурясь, смотрел на меня. Ладонь, лежавшая на моей щеке, дрогнула, палец, до того придерживавший подбородок, скользнул по приоткрытым губам… прежде чем «корсар» отвёл руку, чтобы миг спустя коснуться ею моего затылка. Неумолимые пальцы зарылись мне в волосы, и когда хозяин Хепберн-парка с силой, почти рывком привлёк меня к себе, заставляя прижаться к нему всем телом, я вновь закрыла глаза: теряя равновесие вместе с самообладанием, не в силах дышать. Да и не желая.
Зачем я ступила на эту тропинку? Зачем делала всё, что делала? Зачем затеяла эту игру, зачем позволила себе так увлечься человеком, который может оказаться не человеком даже? Зачем позволила себе почувствовать то, что чувствую, к тому, союз с кем для меня невозможен?
Бедный мотылёк, давно уже опаливший крылья, не заметив этого, так долго путавший полёт и падение…
Я ждала поцелуя, но он просто обнял меня. Держа так крепко, что в любой момент, казалось, мог переломить. Мои губы коснулись его плеча: чёрного жилета, прохладного и шёлкового, совсем как его пальцы, тоже пахшие горькой сладостью миндаля, полыни и вереска.
Зато его губы коснулись моего уха. Лёгким, почти невесомым поцелуем, заставившим меня вдохнуть так резко, что я почти закашлялась.
— Глупая девочка, — прошептал «корсар», и в этом глухом шёпоте вместо страсти я услышала внезапную горечь. Помолчал. — А я — глупец втройне.
Зарылся носом в завитки каштановых локонов у моего виска, глубоко, прерывисто вдохнул… и, отстранившись так же резко, как до этого обнял, подхватил меня под руку прежде, чем я начала падать.
— Некоторым секретам всё же лучше оставаться секретами, — произнёс мистер Форбиден негромко и бесстрастно. — Пойдёмте, мисс Лочестер. Нам лучше вернуться до того, как все поймут, что наше отсутствие — не игра.
Он повлёк меня к выходу. Такой спокойный, будто лишь пару мгновений назад нашёл меня, а потом любезно предложил вывести из лабиринта: ничего более. И это заставило меня испытать уже знакомое чувство — что всё, происходившее последние минуты, было только сном. Ярким, цветным… нереальным.
Может, так оно и есть, думала я, пока мы молча и быстро шагали сквозь ночь, возвращаясь в особняк тёмными дорожками лабиринта. Может, ничего этого действительно не было. Ни разговора, ни объятий, ни ласк. И впредь я буду думать именно так. Так нужно думать: ведь это будет проще и лучше для всех.
Да. Теперь, когда мы чинно идём под руку, — всё правильно. Теперь, когда мы лишь учтивый хозяин и его юная гостья, — всё так, как и должно быть.
Отчего же сейчас во мне такая пустота и боль, еще недавно бывшая теплом?
Глава двенадцатая,
в которой мы следуем за белым волком
Все давно уже разошлись по своим комнатам, и я, раздевшись, сидела на постели, потерянно расчёсывая волосы механическими, неживыми движениями, когда в мою спальню вдруг проскользнула Бланш.
Её вид вывел меня из оцепенения, в котором я пребывала.
— Ты с ума сошла? — воскликнула я; сестра была в одной ночной рубашке, как и я, лишь шаль набросила сверху. — В таком виде шла по коридору?
