сохранилась и сегодня. Прежде всего это армия, особенно в тех уродливых формах, которые она приняла сегодня (причём это произошло буквально за несколько десятков лет). Также это спорт и особенно тюрьма. Тюрьма (колонии для малолетних) – это тоже место изоляции, где подростки перерабатываются, проходят инициацию.
От бастардов и викингов я бы перешел к вопросу об американской нации. Посмотрите мыслящим взором на американские боевики, и вы увидите некую постоянно воспроизводящуюся структуру возникновения этой нации, которая, выражаясь словами В. В. Маяковского, есть «страна-подросток» (поэт говорит так о нашей стране, но СССР, в отличие от Америки, «страной-подростком» не был). Персонажи, которых представляют нам в боевиках Брюс Уиллис или Сильвестр Сталлоне, суть самые настоящие подростки.
Но всё-таки мы можем исследовать основополагающие стратегии. Среди них шпионология, которая вообще может быть темой отдельного спецкурса54. Ведь в подростковой среде прежде всего важен вопрос: как выжить? С одной стороны, надо сохранить то, что осталось от предыдущих аватар, – это некий образ альтернативного человечка, временно сдвинутого со своего места. Его можно условно представить как кудрявого послушного мальчика или дочку с бантиками. Они вроде бы сохраняемы в невредимости и узнаваемы родителями, но движение к разрыву уже произошло. В литературе трудно найти более подходящий образ, чем книга Юхана Боргена «Маленький лорд», где главный герой – десятилетний чудо-ребёнок, приветливый, послушный, вежливый, на которого родители не могут нарадоваться. Но после того как мама целует его на ночь, он шмыгает в окно и вместе со своими друзьями (такими же, как он) носится по ночному городу, совершая разные пакости, мучая животных и нецензурно ругаясь. Потом он возвращается домой, и эффект состоит в том, чтобы никто ничего не заметил, чтобы сохранить эту двойственность бытия, оставаться для мамы кудрявым, нежным, детским… Это как раз способ интроекции человеческого в человеке, поскольку полноценный субъект – это тот, кто сможет сохранить в себе амбивалентность человеческого чувства. А амбивалентность – это всегда нерастворимая двойственность, это совместность несовместимого. Если мы сумеем сохранить в себе совместность несовместимого, то достаточная мерность субъекта будет обеспечена. Если же нет – тогда возможен некий рациональный агент понятия или других социально-манипулятивных сил либо, напротив, изымаемый из общества и пребывающий в различных изоляторах недостаточно социализировавшийся субъект.
Что здесь существенно? Казалось бы, надо пройти эту «разведшколу». Очень трудную «школу», где преподаются все техники шпионства и диверсии – как обращаться с провокациями (а слабо сделать то-то и то-то?), как не выдать в себе некую инородную чувствительность… В подростковой компании нет ничего страшнее, чем заподозренная в тебе сентиментальность, там должна быть своя степень крутизны, которая, однако, никоим образом не может подавить и уничтожить прежнюю девочку с бантиками (если речь идёт о девичьей подростковой инициации). И вся проблема-то в том, как совместить несовместимое, как достичь сопряжения несопрягаемого. В этом 3. Фрейд видел отличительную черту человеческих аффектов вообще, в том числе влюбленности, мужества (правда, мужества, связанного с преодолеваемым страхом).
Обратимся к кино, прежде всего, к голливудским фильмам, в которых нередко встречается идея прорастания «чужого». Что такое «чужое»? Это просто некое иное начало, которое скрывается во мне, оно тоже присутствует в этом теле, но с точки зрения проживания оно репрессировано. Его присутствие есть некое бытие-в-себе, которое тем не менее скрыто направляет своего обладателя. Такое присутствие можно определять в качестве бессознательного, как некую идею фикс, наконец, как злобного чертёнка внутри человека. В одном из фильмов прекрасная женщина ищет мужское тело, потому что сидящий в ней «чужой» требует завершения цикла метаморфоз. Первый вариант отвергается, так как имеет место некоторая генетическая неправильность (человек болен диабетом). И вот находится прекрасный вариант, где видна уже последующая судьба метаморфозы, а именно: чудовищный гнусный червь прорастет из этих сплетающихся тел, разорвав их. От прекрасного женского тела этого невозможно хотеть, но опережающее страшное желание приходит из будущего – так устроен экзистенциальный конвейер.
Бытие тинейджера имеет аналогичную природу. Когда домашняя девочка или маменькин сынок оказываются в такой компании, они подчиняются воле существа, которому должен быть дан некий цикл развития. В конце концов «чужой» должен быть уничтожен. Но совсем не дать ему права предъявить себя к проживанию невозможно, вот почему ситуация маменькиных дочек и сынков близка к психиатрической ситуации депривации, психоза, ну или напоминает пожизненно герметичное социальное хранение, которое тоже далеко не всегда «сработает».
И обычно речь идёт именно о шпионологии, причём в действительности проблема лидера наиболее сложна и парадоксальна. Ведь все лидеры мужских подростковых компаний (так называемые заводилы), если угодно – экзаменаторы, которые оказываются самыми циничными и безжалостными. Действительно они вожаки в этой среде прижизненной инопланетности. Они учат неким мужским качествам, в том числе, твердости и дерзости, учат справляться с провокациями. Но при этом в них нет «двойного дна», они плохие шпионы (хотя, может быть, хорошие контрразведчики). Когда этот цикл пройден, когда «чужой» или то существо, которое в этот момент проживает фрагмент жизни, избыто, то следующие стадии
