– А посерёдке что нагорожено?
– Мурья какая-то. Земляная лачужка.
– На север, сказано вроде? А тутоньки в землянках живут ли?
– И правда сыроядцы нагие.
– Эй, детина приезжая! Ты что нам ералашину кажешь?
– Давай снова про царя и царицу!
– Пойти, что ли, к Репке за калачами?
Кукольный водитель продолжал петь, силясь перекрыть шум:
Шувыра смолкла. Позади личника упала плотная завеса. Скрыла кукол, землянку, задник с горящими небесами. Полстина, сшитая из разных кусков сермяги, хмурилась непроглядными тучами. Лишь посерёдке угадывалась дуга разбрызганных красок. Дети помладше могли и не смекнуть, что это было такое.
Светел очнулся и обнаружил, что стоит у самой палатки личника. Он безотчётно следовал за Кайтаром сквозь редеющую толпу, люто жалея, что кошель с серебром, вырученным за лыжи, больше не оттягивал пояс. Сейчас он всё как есть вывалил бы за тех начальных двух кукол. Одну в серебряном венце, другую в платье, вышитом незабудками. Вывалил без торга, не ведая ни скупости, ни сомнений. Чтобы перво-наперво выдернуть жилку, пропущенную из груди в грудь… Загладить, залечить раны на тряпичных телах…
Личник уже вышел наружу, хмурый, немолодой. Волосы прилипли ко лбу, тёмный балахон взялся пятнами у шеи и под руками. Мужчина держал перевёрнутую шапку для денег. Весёлую, ярко-зелёную в жёлтый горох.
Только щедрых наград за труды ему не досталось. Кто-то просто ушёл. Иные бросали в шапку мелкие обрубки монет. Чаще – надкусанные пряники, да этак с улыбочкой: славно посмешил, скоморошек!
Личник постепенно багровел. Видно было, как его распирало желанием по достоинству ответить глумцам, но что-то мешало.
«И правда, начни с миром ругаться, вовсе ничего не дадут, а брюхо есть просит…» У Светела было с собой немного мелких монет. Пока он соображал, как ими распорядиться: пойти купить лакомство братёнку, обидевшись за Жога с Равдушей? Наградить личника, ведь он первых родителей хоть как-то да показал? Оставить в залог, если позже согласится кукол продать? – к захоженцу бойко обратился Кайтар.
– Что же ты, почтенный Богумил, вовсе не явил нашу Владычицу? Я вот дружка нарочно привёл. Обещал показать, как мы Её славим!
Личник полыхнул прорвавшимся раздражением:
– С вами, правобережниками, поди разбери! Доро?гой вот начал Ей петь за правое вразумление, прогнать посулились! Нынче, вашей простоте на потребу, мирское действо затеял, а вы опять недовольны – Владычицу представляй! Дикомыты…
– Дикомыт рядом стоит, а мы сегдинские, – нахмурился Кайтар. – Нешто не помнишь? Вместе пришли.
Богумил надменно выпятил губу:
– Думы у меня другой нет ум занять, только всех обозных мальчишек в память укладывать.
Светел потихоньку убрал пальцы от кошеля.
«Жогушке сладких орехов куплю. А кукол бабушка вдвое краше сошьёт. Почему до сих пор не попросил?»
Кайтар в свои неполные шестнадцать уже был справным молодым торгованом, наученным с кем угодно разве?даться без обид. Он и тут ответил скорее удивлённо:
– С поклажей пособлять небось по имени звал…
Пока Богумил набирал в грудь воздуху для отповеди, Светел решился подать голос:
– Симураны…
Личник так обернулся к нему, что Светел чуть не попятился.
– Ты, значит, только и постиг, что симуран не белого пера был? Разве я о том действо показывал?
– А о чём?..
Кайтар решил всё свести к шутке, прикинулся несоображёхой:
– О том, что на Коновом Вене шубы носят мехом наружу…
– Грубые люди! – окончательно прорвало Богумила. – Не дано вам узреть в представлении душу, страсть, красоту! Вас не трогает истина высокого и печального, вы только и заметили, что шлемы не там да шубы не те!
«Не буду я его ни о чём спрашивать. Злой он…»
– Ты, личник, сам грубиян, – сказал подошедший Синява. – Почто на мальцов разорался?
– Вы тут… Да они же…
