Оба умолкли. Рукобитье случилось примерно за полгода перед тем, как шегардайским царятам пришлось спасаться в дружине. Они не допытывались у Злата, на что Коршак употребил полученные подарки. Космохвост не верил в совпадения. Не верили и они.
– Дядя Машкара говорит, – вновь подал голос Эрелис, – старик никак решить не мог, кому возвышения добиваться, себе или сыну.
Эльбиз кивнула шапчонкой:
– Злат сердцем крепок. Небось по кружалам обиды размыкивать не идёт.
Эрелис повернулся к сестре, глаза блестели в потёмках. Брату было страшно, как когда-то в тайном погребе под горящей избой. Голос прозвучал сдавленно:
– Вот скажи, я так же буду судить? Сначала – по правде, по вконаньям Аодховым и благородных царей? А после салом зарасту, лихоимничать стану? Дядя Машкара не зря наветку давал…
Сестра крепко обняла его, шепнула:
– Тебе помнить, как за тебя умирали.
Эрелис почти всхлипнул:
– Разве так Утешку этого надо было рассуживать?.. Разве так?..
– А ты слышал, что дядя Машкара про паутинки сказал? Умный всякой печалью умудряется. Люди смертью гибли, чтобы ты жил. Утешка, может, того ради умер, чтобы ты от правды не отступился.
Эрелис поперхнулся, глотнул воздуха:
– Горлопял тот, с моста… опять отца вором лаял!
– Крыло сказывал, в Шегардае песни важные поют. Храбрецом славят.
– До Шегардая пятеры лыжи сотрёшь. А здесь… всякий базлан…
– Всякому базлану на роток платок не накинешь. Надоумки надо искать, братец милый. А кто скажет, что дыму без огня не бывает, тот с нами на лесном грельнике…
Она хотела сказать: «…костра не раскладывал», но смолкла на полуслове. За нею насторожился Эрелис. Мгновением позже сумерки впереди ожили. Из трещин и щелей выползали клочья серого пара, сгущались, обретали человеческий облик. Тряпьё с чужого плеча, хищные грязноватые лица… Та самая ребятня, на которую, по мнению горожан, не хватало рук котлярам. Брата с сестрой брали в кольцо выскирегские мезо?ньки. Отчаянная и беспросветная голь, не чуравшаяся ни побираться, ни скрадывать в переходах беспечных и подгулявших.
Сегодня им повезло с добычей. К стене прижимались двое мальчишек, приблудные в городе, стало быть беззащитные. Маленький уже струсил. Спрятался за спину старшего, да ещё влез ему под правую руку. Тот, медлительный тюфяк, только придумал выставить повитую тряпкой ладонь:
– Ступайте миром, добрые люди… Не видали мы вас.
– Зато мы вас видали, – усмехнулся главарь. У него вовсю пробивались усы, зубы были гнилые. – Место, значит, разведали, а братии голянской не сказываете, Ведиге не засылаете? Нехорошо…
– Какое место? – удивился тюфяк.
– А где боярские обноски нищете раздают, да чтоб каждому впору.
Старший мальчик растерянно понёс руку к вороту. Открыл рот, собрался оправдываться. Мямля, только что плакавший брату о каких-то обидах.
– Добрые люди… отпустите, ребята.
Тощенький глубже натянул растрёпанную шапчонку.
Ведига прянул вперёд. Левой цепко за грудки, правая разгоняет дубинку. Мелькнул в согласном движении дружок-посторонок. Сгрёб младшего…
Что-то сбило выверенный приём. Чуть сузились серые глаза на пухлом лице. Ведига не увидел ножа. Ощутил у лица холодное дуновение… и в рот потекло густое, горячее, солёное. Вожак отпрянул, схватился. Губу обожгло.
Рядом в голос заорал посторонок. Ветхий обиванец на нём был вспорот от пояса до плеча. Парень выронил дубинку, с ужасом обхватил себя, ощупал. Не нашёл не то что кишок, даже крови. Закрыл рот.
Приблудные стояли у стенки. Насчёт богатых обносков Ведига, пожалуй, преувеличивал, а вот ножи у братишек вправду были боярские. Тяжёлые, струистого уклада. Кости рубить, влёт сечь сухожилия на запястьях. И держали оружие ребятки умеючи. Даром что тот и другой – в левой руке.
Ведига всё трогал губу, прижимал. Тонко срезанный лепесток с волосками никак не садился на место.
– Первый кус – собакой в ус, – ровным голосом проговорила бывшая жертва. – Подкормиться захочется, ступайте в «Сорочье гнездо». Мы Харлана Пакшу слушаем. А с дороги-то отошли бы. Недосуг нам.
Ход, коим тайно сбега?ли и возвращались царята, оканчивался в каморе для слуг. Первые строители обращали покои вельмож в сущие лисьи норы. Если в красные двери постучатся вражьи топоры – укрывай хозяев, неприметный лазо?к!
Опасные времена, когда праведной семье каждый день грозили убийцы, давно минули. Так говорил Невлин. Брат с сестрой слушали, согласно кивали.
