Похоже, этот вопрос оказался для присутствующих неожиданным.
– Хм… даже не знаю, – задумалась Лиля. – Наверно, имеет. Точно знаю, что Оля художественное училище оканчивала, а Наташа… И правда, интересно. Надо будет как-нибудь спросить у нее.
– Да, Оля… – как-то неопределенно начала гримерша Валя. – Говорят, она того… стындила что-то, да чуть ли даже не у самой Натальи.
После этой фразы Валя вопросительно посмотрела почему-то именно на меня, как будто ожидая, что я должна знать все подробности этой истории.
– Да, я тоже что-то такое слышала, – сказала я, чтобы что-то сказать, – но, насколько я могла понять, все очень неопределенно.
– И ничего она не тындила, – неожиданно раздался за моей спиной голос, в котором я сразу же узнала тот самый, более низкий из двух, что однажды подслушала в длинном коридоре, ожидая неторопливую кладовщицу.
Стараясь не показывать своего обостренного любопытства, я медленно и даже несколько сонливо обернулась и посмотрела на говорившую. Это оказалась Вера Краснова, одна из актрис театра. Она тоже была занята в сегодняшнем спектакле в небольшой роли и, по всей видимости, недавно освободившись, незаметно присоединилась к нашей компании.
– Ты-то откуда знаешь? – сразу набросилась на нее Валя.
– Знаю, раз говорю. Мне Чурсинова рассказывала. На самом деле это все Оксанка подстроила. Она просила у Федотовой какой-то там альбом редкий по оформлению. А у Натальи, у нее ведь полно всяких таких пособий. Вот Оксанка и попросила у нее. Да еще не для себя, а для кого-то. А сама ушла на больничный. А потом, через несколько дней принесла альбом, типа вернула, а в тот момент на работе была одна Оля. Она положила альбом Наталье в стол, в ящик, ну и затем ушла, как обычно, домой, а на следующий день все пришли, а альбома нет. Конечно, все подумали на Олю, ведь в тот день никого, кроме нее, на работе не было. А стол Натальи стоит в отдельном запертом на ключ помещении, и ключи от него только у работников цеха. Учитывая, что никакого взлома не было, все соответственно и заподозрили… того, кто первый под руку попался. Но помяните мое слово: это Оксанка сама альбом из ящика вытащила. От этой стервы чего угодно можно было ожидать.
Разговор становился все интереснее, и я решила кое-что уточнить:
– Но как она могла сделать все это незаметно для окружающих?
– Ой! Вот уж проблема! Пришла вечером, да и провернула все под сурдинку. Уж причину-то выдумать ей было раз плюнуть, она и раньше сколько раз вечером приходила. То на спектакль, то просто неизвестно зачем, шлялась тут… – Краснова остановилась, как бы с трудом сдерживаясь, чтобы не сказать что-нибудь уж совсем нехорошее о столь нелюбимой ею Оксане. – Думаю, Петрович и не запомнил бы, что она именно в этот день заходила. А на Олю теперь бочку катят. Да еще сама же она масла в огонь подлила, эта Оксанка. Всем встречным и поперечным ходила рассказывала – вот, мол, я книгу вернула как порядочная, отдала Оле, а на следующий день хватились – ее и нет. Все жертву невинную из себя изображала, говорила, что, мол, теперь на нее могут подумать, хотя она-то все, что брала, честно вернула. А как на нее будут думать, когда она, прежде чем этот альбом Оле отдать, по всему театру прошлась, раззвонила, что вот, она у Наташи альбом брала, а теперь возвращает. Да по одному этому уже видно, что она специально все подстроила.
– Но для чего? – снова спросила я.
– Да ни для чего! Если у человека характер такой стервозный, ему и причин никаких особых не требуется. А Олю теперь до того довели, что она увольняться собирается. Правильно, приятно, что ли, когда все думают, что ты воровка.
Вера Краснова еще некоторое время высказывала свое возмущение поступком Оксаны, не очень стесняя себя в выражениях в ее адрес. Было совершенно очевидно, что ее неприязнь имеет личный характер, и по реакции окружающих я поняла, что причина такой неприязни ни для кого из присутствующих не секрет. В таком тесном сообществе, как актерский коллектив, трудно было долго хранить секреты.
Когда Краснова закончила говорить, возникла небольшая пауза, и стало слышно, что происходит на сцене.
А на сцене происходил финал. Спектакль заканчивался, и все вдруг засуетились и стали расходиться по своим делам. Кто в гримерную, кто в костюмерную, чтобы помочь актерам разгримировываться и разоблачаться, превращаясь из дам и джентльменов восемнадцатого века в современных граждан, а кто и просто домой. Было уже довольно поздно, вечерний спектакль заканчивался в одиннадцать.
Лиля тоже засуетилась и стала готовиться собирать реквизит, все эти фальшивые кубки и подносы, которые в изобилии стояли на столах.
Но у меня оставалась не разъясненной еще одна небольшая деталь, и когда в реквизиторской, кроме меня и Лили, никого не осталось, я как бы невзначай задала ей один маленький вопрос. Даже не вопрос, а как бы высказала небольшое замечание.
– Все-таки странно, что из-за такой мелочи так затравили человека, – задумчиво начала я. – Неужели Оля действительно собирается увольняться?
– Да, я слышала, что собирается, – продолжая возиться в своих шкафах, ответила Лиля. – Между прочим, не такая уж это и мелочь, ведь изначально- то уходить собиралась Наталья, да она и сейчас, насколько я знаю, планов своих не изменила. А с ее уходом, сама понимаешь, освобождается место начальника цеха. Ольга, как имеющая профессиональное образование, – первый кандидат на это место, да и сама Наталья хотела ее после себя оставить. Ну, а Оксанка эта, с ее гонором, конечно, желала сама руководить. Так что вполне может оказаться, что Верка и права, потому что после того случая, даже если бы Наталья и оставила после себя Ольгу, с ней бы просто работать не захотели. Уж чего-чего, а сделать из мухи слона – в этом Оксанка была просто виртуоз.
Тут я очень кстати вспомнила, что Лиля и сама не очень хорошо относилась к Оксане и что, слушая ее отзывы, необходимо делать соответствующую
