Надрывный крик Елизаветы приводит меня в себя, я слышу, как она требует от Ксении сказать, где ее дочь. Выхожу из ступора, срываюсь с места, бегу наверх, сталкиваюсь со своей девочкой. Ловлю ее, притягиваю к себе. Она такая холодная. Хочу согреть ее, успокоить. Она отталкивает, вырывается, кричит, чтобы отпустил. Обхватываю лицо. Хочу, чтобы посмотрела на меня, узнала. Она не смотрит. Не узнает. Отпускаю, боясь, что сделаю еще хуже. Сажусь на лестнице. Черт, первый раз в жизни не знаю, что делать. Не нахожу выхода! Безысходность разрывает на куски. Не хочу осмысливать жесткую правду. Реальность, сука, жестокая! Мимо меня проносится Ксения. Ее саму трясет. Она почти рыдает. Слышу, как она пытается убедить Елизавету сделать укол. Моя малышка сопротивляется. Как мышка забивается в угол. Ее трясет. Она рыдает, из ее прекрасных глазок катятся слезы. Ей страшно. Ее губки синеют. Не могу больше этого выносить. Вижу, что все попытки Ксении тщетны. Ни хрена у нее не выходит! Я обязан все это прекратить. Я должен помочь своей маленькой потерянной девочке.
Подхожу к ним, отодвигаю Ксению в сторону. Приказываю, чтобы не трогала ее. Неужели она не видит, как ей страшно. Медленно подхожу к Елизавете. Сердце начинает отбивать грудную клетку. Она сжимается, зажмуривается. Боже! Почему она так меня боится? Обхватываю лицо руками, мягко прошу посмотреть на меня. Посмотреть в мои глаза. Она вся дрожит. Ее дрожь передается мне. Боюсь, что она оттолкнет меня. Молюсь про себя, чтобы послушала, чтобы откликнулась, отреагировала на меня. Ее голова опущена, она боится посмотреть на меня, но все же медленно поднимет голову. Смотрю в ее прекрасные карие глаза, которые сейчас наполнены слезами. В них отчаяние и безнадежность. Прошу смотреть мне в глаза, не отпускать мой взгляд. И она смотрит. Реагирует. Боже, да! Она смотрит мне в глаза. Ее истерика прекращается. Я вижу в них узнавание. Она говорит, что ей очень холодно. Тяну ее к себе, обнимаю, прижимаю к себе. Она такая холодная. Ледяная. Елизавета не вырывается, не сопротивляется. Она уже не плачет. Лишь изредка всхлипывает. Я испытываю неимоверное облегчение. Наконец она в моих объятиях. Моя девочка чувствует меня. Целую в висок. Глажу по спине. Тихие всхлипы в районе груди становятся реже. Краем глаза вижу, как Ксения подходит к нам, вытягивает ее руку, обрабатывая спиртом, и делает этот злосчастный укол. Лиза не сопротивляется, лишь немного вздрагивает. Ее грудь вздымается от частого тяжелого дыхания. Чувствую, как бешено колотится ее сердце. Или это мое сердце? Подхватываю ее на руки. Ее руки крепко обнимают мою шею. Она прижимается ко мне, как будто боится, что я ее отпущу. Сажусь вместе с ней на диван. Крепче прижимаю ее к себе. Меня колотит не меньше ее.
- Ксения! Принеси теплое одеяло, – прошу ее. Мою девочку надо согреть. Ксения тут же реагирует, срывается с места, бежит наверх. Лиза склоняет голову мне на грудь. Чувствую, как ее хватка ослабевает. Видимо, действует препарат. Господи Боже, что она ей вколола? Я не знаю, что мне делать, чем ей помочь. И это убивает меня. К нам подбегает Ксения, накрывает Лизу плотным белым одеялом. Мне приходится потревожить мою девочку, чтобы поплотней укутать ее. Чуть отстраняю ее от себя, Елизавета не держится. Она как не живая, как кукла, ее руки падают, голова откидывается назад. Кажется, что она в полной отключке.
- Твою мать! Ксения, что ты ей вколола?! – раздражительно спрашиваю я.
- Все нормально. Она просто спит. Это нейролептик.
- Что?! – ни хрена не понимаю.
- Мощный транквилизатор, – объясняет она. – Не волнуйся. С ней все будет в порядке.
- Откуда у нее дома такие препараты?
- Откуда, откуда. От врача! – мне кажется, что мой мозг сейчас взорвется от переполняющей его информации и вопросов, на которые я хочу немедленно
