не хотелось. Поэтому, когда просохли оленьи шкуры, я с остервенением взялся за их выделку. Сняв скребком мездру, я руками отмял их так, что на вид они стали как шёлковые. Но ни из выделанных камусов, ни из оленьих шкур ничего шить я не торопился, их ещё нужно было хорошо продубить. Чтобы они, впитав в себя влагу, не встали колом. Для этого я настругал в кастрюлю лиственничную кору и стал на медленном огне; её выпаривать. Когда раствор почти приобрёл цвет дёгтя, я пропитал им все камусы и шкуры, а когда они высохли, отмял.
«Всё, теперь можно и шить, – посмотрел я на свою работу. – Оленьих жил у меня хоть отбавляй. Так что за дело».
Раньше я несколько раз шил себе оленью и лосиную обувь, поэтому проблем с бакарями у меня не возникло, я справился с ними за неделю. Единственное, в чём я отошел от традиции, так это вместо оленьих щёток с копыт поставил на подошву шкуру, снятую со лбов. Такая подошва хуже традиционной, но у меня не было выбора, поэтому я был доволен всем тем, что получилось. Нитки из жил я умел делать чуть ли не с детства. Распустить жилу, затем ладонями свить – трудности не представило. Я делал это с превеликим удовольствием. Когда с бакарями работа была закончена, я взялся за оленьи носки. Их я сшил махом, за полдня. Теперь впереди была кырняжка[24]. Шуб я никогда не кроил. И сразу никак не мог сообразить, с чего начать. Кончилось тем, что на оленьей шкуре я провёл центральную линию и решил, что это будет спина, потом рассчитал от неё расстояние до рукавов и в тех местах прорезал две дыры. Получилось нечто похожее на олений жилет, осталось пришить к нему рукава и сделать вместо пуговиц, как у эвенков, завязки. Понятно, что с рукавами мне пришлось повозиться. Сшить их было не сложно, но пришивал я их несколько раз. Рукава никак не подходили: то лезли вперёд, то загибались назад, то топорщились. Наконец до меня дошло, что всё дело в угле среза, и, когда я методом тыка его определил, рукава моей шубы встали на место.
Затем я сшил себе эвенкийский нагрудник и капор – наконец-то моя мечта сбылась: теперь можно было не бояться никаких морозов. Дело стало за лыжами и спальником.
Всё время, пока я занимался шитьём, старика я не видел. На улице мне приходилось бывать редко, больше сидел дома, на озеро тоже не ходил.
Дедушка же, похоже, с озером не расставался. Он регулярно проверял сети, и было ему не до меня. Когда немного потеплело и снег перестал под ногами скрипеть, я собрался на охоту. Мяса в моём доме было до весны, но, чтобы сделать хорошие горные лыжи, требовались широкие лосиные камусы. К тому же для дальнего зимнего перехода мне необходим был тёплый зимний спальник, его можно было сшить из двух лосиных шкур. И вот рано утром, облачившись в зимнее обмундирование, я вышел из своего жилища и направился прямо на восток, в сторону Вилюя. Там, вдоль ручьёв, впадающих в реку, должны быть зимние лосиные стойла. Если их не будет, не беда, ходового лося тоже можно скрасть. Главное, чтобы позволяла погода. Но не прошёл я и километра, как меня догнали лайки Чердынцева.
– Вот те раз! – удивился я. – С чего бы это? На обеих собаках не было ошейников. Выходит, что они не отвязались, а старик их отпустил намеренно.
– Ты слышишь меня, придурок? – где-то внутри меня раздался голос дедушки. – Стреляй аккуратно, не задень собак.
– А ты их зачем отпустил? – задал я невольный вопрос.
– Вот бестолочь так бестолочь! Не понимает он, видите ли! У нас здесь сохатые в зиму не стоят, слишком мало кормов. Они всё время в движении. Собак я тебе дал, чтобы ты неделю за лосями не бегал. Добывай рогачей, лучше старых, и торопись. Впереди морозы под шестьдесят.
– Вот, оказывается, что? – растерялся я. – Ты дал мне своих зверовых лаек на охоту?
– У тебя что – думалка заела? Не можешь понять? Да мне плевать на тебя. Просто собак жалко, давно без работы. Ступай и поскорее возвращайся, если ударит под шестьдесят, мало не покажется!
Голос старика затих. Я огляделся по сторонам и увидел, как обе лайки, взяв моё направление, исчезли в густом лиственничнике. Я шёл за ними, не торопясь, потеть на морозе – самое последнее дело. По дороге я пересёк свежий соболиный след и про себя отметил, что собаки на него не среагировали.
«Надо же, они как будто знают, что соболь мне не нужен, – восхитился я лайками. – Если они хорошо работают, охота не должна быть долгой».
Я шёл по неглубокому снегу, изучая встречные следы и по-копы. Вот прошёл табун оленей; здесь соболь поймал рябчика, видны перья и кровь; там росомаха гнала зайца, косой уходил от неё громадными прыжками. Похоже, он обречён, так от росомахи не бегают. Значит заяц молодой, неопытный. Но вот впереди я увидел старый лосиный след.
«Если есть старые следы, значит будут и свежие», – мелькнуло в голове.
Тут я услышал справа от себя далёкий собачий лай.
«Теперь всё дело за мной, – побежал я в направлении лая. – Только бы не подшуметь, иначе никого не добуду. Услышав человека, лоси сразу уйдут. И никакие собаки их не остановят».
Постепенно я перешёл на шаг и стал двигаться как можно тише, лай собак приближался. Обходя деревья, чтобы не задеть ветви, я часто останавливался. Вскоре стало ясно, что идёт борьба: лоси пытаются от собак уйти, но каждый раз лайки их заворачивают, а что сохатых несколько, я догадался по лаю – до меня дошло, что лайки водят лосей по кругу.
«Вот молодцы! Высший пилотаж! – подумал я о серых красавцах. – Теперь подойти на расстояние выстрела не составит труда».
Я остановился и прислушался. Вот лай приблизился и стал удаляться.
