нужно так голос ломать»?
Я искренне желаю ему успеха, но ясно вижу, что при его «modus vivendi» надежды его жесточайшим образом могут рухнуть и путь его полон опаснейшими срывами. Нестерпимо его самоуверенное хвастовство, им он себя, как бы, подхлестывает и кажется, что он никогда не в состоянии увидеть себя «со стороны», чужими глазами, и в зеркале-то он видит себя таким, каким ему хочется себя видеть…
(Газетная вырезка «На свою голову» из «Казахстанской правды» за 7 августа 1962 года, об утечке бактерий «легочной чумы» из бактериологического исследовательского центра в Портон-Даунсе (Южная Англия), о «фабрике смерти» — Н.Ч.).
Грустно, что «перед лицом подобных фактов» вся эта «всеобщая болтовня о защите мира» и т. д. становится набившей оскомину безответственной и лицемерной риторикой.
А страшная реальность идет под знаком: «Мы вынуждены…» (далее следуют тирады о защите мира) — словом — с волками жить, по-волчьи выть. А ведь, это старо, как мир, и никогда ни к чему доброму не приводило.
«Вынуждены» или не вынуждены, но если не придти к какому-то действенному, честному и, может быть не совсем приятному компромиссу и придти очень спешно, то этот обветшалый modus vivendi «с позиции силы», который, увы, практически стал всеобщим, кроме нейтральных стран, вроде старой мудрой Индии, неизбежно приведет к мечу, хотя и всем известно — это старо, как мир, — «взявший меч от него и погибнет», и на этот раз, вероятно, окончательно, вместе со всей планетой.
Что может быть глупее?
«Новое», конечно, исподволь всегда побеждает в жизни, по мере ее поступательного движения, но «старое» — цепкая штука. И что может быть страшнее и старее «старой» человеческой психологии, страшнее, потому что от нее-то не свободны и самые «новые» люди. А она-то и способствует «толчению в ступе».
Меня охватывает такой гнев и такая ненависть к этим почтенным многоученым людям, занимающимся в тиши своих лабораторий («фабрик смерти») своим гнуснейшим и мерзейшим делом и ведь опять-таки «во имя» и т. д. Вот и своди концы с концами в рассуждении о современной гуманности! И до отчаяния может довести сознание, что если «вынуждены» делать эти дела они, то «вынуждены» делать и другие.
Вот вам и сказочка про белого бычка, то ли «у попа была собака».
Единственный выход, должны же в конце концов «возмутиться народы», так сказать, volens nolens, «подлежащие неизбежному уничтожению», если не будет положен предел этой опасной и преступной игре, но, черт их дери, возмущаются они что-то довольно медленно.
И хотя и с «тревогой», но все же довольно равнодушно эти самые народы наблюдают, как с лихорадочной поспешностью изобретаются и рвутся все самые новейшие и самые совершеннейшие орудия смерти.
И совершенно еще не ясно, когда эти народы, наконец, скажут: «Мы вынуждены во имя жизни это прекратить!»
14.
(письмо Дмитрию Кобякову в Барнаул — Н.Ч.).
Дорогой мой Митя!
Вернулся после твоего отъезда в мою опустевшую берлогу и стало мне одиноко и грустно.
Как ты доехал? Что нашел дома?
У меня опять неожиданный гость. К знакомой семье, состоящей из трех баб, приехал друг, будущий муж одной из них. Живут они в маленькой комнате в центре города и вот, через день после твоего отъезда, поздно вечером явилась ко мне Клавдия Николаевна Морякова — это и есть мать двух дочерей, к старшей из них и приехал друг — с просьбой на несколько дней приютить приезжего.
Парень оказался интересный.
Молодой художник и начинающий писатель. Жил в Вильнюсе, печатал пустячки в местных газетах, малевал плакаты и написал роман на антирелигиозную тему, нечто вроде: «Исповедь смятенной души, нашедшей после испытаний правильный путь».
Раньше этот «религиозно-нравственный» роман должен был бы кончиться «раскрытием вечной истины» — сиречь Бога, теперь наоборот молодой человек приходит к раскрытию противоположной вечной истины — сиречь к должному материалистическому мировоззрению. Но, к счастью, это не схема, а жизнь, пережитое автором, ибо первая его жена оказалась баптисткой, начала с комсомола, а кончила молельным домом, отец ее крупный геолог, стоящий во главе каких-то геологических учреждений — тоже апостол. По утверждению парня, человек весьма «подкованный». Парня всячески пытались приобщить, приняв в семейное лоно, и к «семейной вере». Парень, было, заколебался, но, к счастью, устоял и все дело кончилось разрывом, ибо благочестивая жена,
