Ранее (после русско-турецкой войны 1877–1878 гг.) оккупированная и подконтрольная Габсбургам Босния и Герцеговина со столицей Сараево (51 тыс. кв. км, 2 миллиона жителей) была в 1908 г. присоединена к империи де-факто в результате быстрого наступления и долгих переговоров.
Нусле (Nusle) – район Праги. Совсем рядом, в ту пору сначала круто вниз с горы, а потом после мостика через речку Ботич (Botič) круто вверх, в двадцати-тридцати минутах ходьбы от пивной «У чаши» в соседнем пражском районе Новый Город (Nové Město), возле которой на улице с названием На Бойишти (Na Bojišti), как вполне доказательно утверждают многие гашковеды, скорее всего и поселил жуликоватого торговца собаками автор романа.
В этом месте, по мере развития прямой речи героев перед переводчиком встает первая и, без сомнения, самая что ни на есть коренная проблема. Дело в том, что Швейк и его служанка, да и огромное большинство других персонажей-чехов, говорят в романе на неформальном, разговорном чешском. Само по себе это явление (hovorová nespisovná čeština) уникальное именно для живой чешской культуры состоит в том, что в бытовой, дружеской обстановке нормативный литературный «как бы коверкается». Ниже приводятся несколько прямо следующих за начальной строкой абзацев оригинала, с выделением в них всех «воно и еслив» беседы.
«Pan arcivévoda byl hned hotovej (hotový), milostpane. To vědí (ycт. форма Зл. мн. ч. гл., прав víte), že s revolverem nejsou žádný (žádné) hračky. Nedávno taky si hrál jeden pán u nás v Nuslích s revolverem a postřílel celou rodinu i domovníka, kterej (který) se šel podívat, kdo to tam střílí ve třetím poschodí.»
«Některej (nekterý) revolver, paní Müllerová, vám nedá ránu, kdybyste se zbláznili. Takovejch (takových) systémů je moc. Ale na pana arcivévodu si koupili jistě něco lepšího, a taky bych se chtěl vsadit, paní Müllerová, že ten člověk, co mu to udělal, se na to pěkně voblík (oblěkl). To vědí (víte), střílet pana arcivévodu, to je moc těžká práce. To není, jako když pytlák střílí hajnýho (hajného). Tady jde vo to (o to), jak se к němu dostat, na takovýho (takového) pána nesmíte jít v nějakých hadrech. To musíte jít v cylindru, aby vás nesebral dřív policajt».
«Vono přej (Ono prý) jich bylo víc, milostpane».
И далее:
Jako, jestli se pamatujou (уст. форма Зл. мн. ч. гл., правильно – pamatujete), nа toho рапа Luccheniho, со probod (probodl) našinebožku Alžbětu tím pilníkem. Procházel se s ní. Pak věřte někomu; vod tý doby (od té doby) žádná císařovna nechodí na procházky. A vono (ono) to čeká ještě moc osob. A uvidějí (уст. форма Зл. мн. ч. гл, прав – uvidíte), paní Müllerová.
Однако в русском переводе от этих характеристических отклонений речи героев нет и следа, можно подумать, будто толкуют два препода из Карлового университета.
Недавно тут у нас в Нуслях забавлялся револьвером один господин и перестрелял всю семью да еще швейцара, который пошел посмотреть, кто там стреляет с четвертого этажа.
Из иного револьвера, пани Мюллерова, хоть лопни – не выстрелишь. Таких систем – пропасть. Но для эрцгерцога, наверно, купили что-нибудь этакое, особенное. И я готов биться об заклад, что человек, который стрелял, по такому случаю разоделся в пух и прах. Известно, стрелять в эрцгерцога – штука нелегкая. Это не то, что браконьеру подстрелить лесника. Все дело в том, как до него добраться. К такому барину в лохмотьях не подойдешь. Непременно нужно надеть цилиндр, а то того и гляди сцапает полицейский.
