Согласно легенде, в ночь перед битвой у Гостинской горы Дева Мария явилась во сне Ярославу из Штернберга и благословила на бой с нехристями. В ознаменование чего позднее, уже в XVIII веке, на вершине горы Гостии была воздвигнута часовня Деве Марии (Nanebevzetí Panny Marie). И в прошлом, и ныне – популярное место паломничества.
См. также комм, об особой неприязни Швейка к мусульманам (ч. 1, гл. 1, с. 32) и сравни с куда как более мягким восприятием вечных врагов чехов, но при этом крещеных, венгров (комм., ч. 2, гл. 3, с. 408).
С. 249
Трудно сказать, где и как к Гашеку явилось знание и понимание того, что Россия населена не одним лишь братьями-славянами. Возможно, еще в рядах австрийской армии, поскольку, факт известный, пленных писатель брал собственноручно и за этот подвиг с него, бедолаги-юмориста, даже было снято отложенное наказание за дезертирство. Однако вполне вероятным кажется и более позднее время комиссарствования в Поволжье, с его добрым десятком смешанных этносов и языков. Во всяком случае, мысль о том, что русский воин может русского вполне и не разуметь, отчетливо выражена в рассказах, напечатанных Гашеком еще до начала работы над романом.
Dole na mne čekal na strážnici můj průvod. Dvanáct statných chlapíků Čuvašů, kteří znali velice málo ruský, takže mně nijak nemohli vysvětlit, zdali jsou mobilizováni či dobrovolci. Z jich bodrého a strašného vzezření dalo se soudit, že spíše jsou to dobrovolci, odhodlaní na všechno («Velitelem města Bugulmy» – «Tribuna», 1921).
Внизу в караулке ждал меня мой отряд. Двенадцать статных парней-чувашей, которые по-русски говорили так плохо, что я даже не смог понять, добровольцы они или мобилизованные. Один лишь их бодрый и устрашающий вид свидетельствовал, что добровольцы готовы на все («Комиссар города Бугульмы» – «Трибуна», 1921).
И далее там же:
Moji Čuvaši, ozbrojení až po uši, prohlížejíce vesnici, přivlékli ke mně starostu Davledbaje Šakira, který držel v ruce klec s třemi bílými veverkami, a jeden z nich, který uměl nejlépe ruský, obrátil se ke mně s tímto objasněním:
«Čuvaši pravoslavní jeden, deset, třicet, padesát let – Čeremiši pohani, svině». Vyrvav z ruky Davledbaje Šakira klec s bílými veverkami, pokračoval: «Bílá veverka je jejich bůh – jeden, dva, tři bohové».
Мои вооруженные до зубов чуваши после обыска в деревне привели ко мне старосту Давледбая Шакира, который держал в руке клетку с тремя белыми белками, и тот из чувашей, что лучше всех знал русский, стал объяснять:
— Чуваши – православные один, десять, тридцать, пятьдесят лет. Черемисы – свиньи, нехристь, — тут он вырвал клетку с белыми белками из рук Давледбая Шакира. — Белая белка им бог. Один, два, три бога.
Неожиданно и необъяснимо то, что в переводе подвергнут корректировке русский язык оригинала, golovy řežu стало «секим башка» (Tatárin net, Čerkes, rodneja Čerkes, golovy řežu). Практика, характерная для польских переводчиков, всегда подправляющих или переписывающих polštinu оригинала, но совершенно не типичная для ПГБ.
А совсем уже нехорошо то, что правильно, если уже передавать Гашека горским, было бы «секир башка», а «секим башка» – похожее по звучанию, но совершенно иное по смыслу и предполагаемому набору действий выражение.
