– Пока я был не там, где должен был быть.
– Вот как… и где же ты должен был быть?
– Долорес…
– Вильям?
Он ничего не сказал, только прикрыл глаза, как будто испытывал жутчайшую головную боль.
– Позволь закончить за тебя: я должен был стеречь свою девушку, а не трахать другую, – горько рассмеялась я. – Давай называть вещи своими именами!
– Ты уверена, что сейчас подходящее время для всего этого? Ты видела ее? Давай зайдем в палату, и ты посмотришь. Ее сейчас просто невозможно узнать…
Вильям говорил глухо и хрипло, задыхаясь от переполнявшего гнева, но я не чувствовала ничего. Меня словно окунули в цемент, а потом – в раскрошенное стекло. И я застыла и теперь была камнем – не человеком.
– Нет, я не видела ее и не понимаю, почему должна смотреть! – выкрикнула я. – Вчера ночью
– Я виноват, Лори. Ты не знаешь ее…
– Нет! Виноват тот, кто напал на нее! И только он! А ты… а ты собираешься принести нас в жертву своему чувству вины. Прошу тебя, не делай этого!
– Ты предлагаешь пойти сейчас к ней и сказать, что я ее бросаю?
– Нет, я хочу, чтобы ты сказал мне, что не бросаешь меня!
Он отвернулся и запустил пальцы в волосы. Я видела капли пота, проступившие на рубашке вдоль его позвоночника.
– Я не могу, Лори! – наконец ответил он. – Не могу продолжать развлекаться с тобой, когда ей половину костей переломали…
– Развлекаться, значит…
Вильям поднял глаза, и хаос, царящий в них, перепугал меня насмерть. Он страдал, ему было больно за Айви. Он безумствовал у дверей ее палаты, как дикий зверь безумствовал бы над телом раненой подруги. Он был в ярости, что кто-то посмел притронуться к ней. Он любил ее. А я всего лишь была той, чей пушистый хвост случайно пролетел у него перед мордой в момент слабости. И ярость затопила меня…
Я отошла от него, попятилась, пока не ткнулась лопатками в стену.
– Если бы рядом сейчас была моя собака, Вильям, я бы спустила ее на тебя снова.
Его взгляд ожесточился. О, теперь это был совсем не тот человек, который вчера целовал меня, как помешанный. Теперь это был тот, кто не так давно орал на меня в лифте и требовал оставить его в покое.
– Тебе лучше уйти, – холодно сказал он.
– А не то что?
– А не то мы наговорим друг другу такого, что уже нельзя будет взять обратно.
– Например, что?! Что я ненавижу тебя?! Или что мне нравится видеть, как ты страдаешь?! Хоть какое-то утешение!
Я взбесилась, я была готова броситься на него и убить за то, что он сделал со мной. За то, как легко он забыл обо мне, стоило Айви попасть в беду.
– Уходи, пока я не попросил вывести тебя отсюда.
– Жаль, что прибежал сосед и не дал мне закончить начатое! Я бы закончила! Зря ты простил меня!
Вильям налетел на меня и прижал к стене, впившись руками в плечи так, что завтра на них появятся синяки.
– А что, если я не прощал? – хрипло проговорил он. – Что, если я соврал, только бы больше не видеть твои полные скорби щенячьи глаза?!
– Надеюсь, что так! Лучше уж влюбиться в злопамятного отморозка, чем в мягкотелого, всепрощающего идиота!
– Беги, – процедил он и оттолкнул меня. – Беги, пока я держу себя в руках…
И я развернулась и побежала. Спотыкаясь, петляя коридорами и унося в себе обезумевшее от боли чудовище, ревущее и скрежещущее зубами. То самое, которое спустило на Вильяма собаку. То самое, которое выросло в заточении и не выносило присутствия других людей. То самое, которое боялось, ревновало и ненавидело. То самое, которое, я была уверена, навсегда покинуло меня.
Не страшно, если ты одна. Не страшно, если тебе больно. Не страшно, если тебя бросили.
Страшно, когда ты не можешь уснуть. Сутки. Вторые. Третьи…
Отключаешься на пару часов, а потом двадцать без сна. Я не выходила из квартиры и почти не вставала с кровати. Я просто лежала и смотрела на узкую полоску неба, которая виднелась между сдвинутыми шторами.
Семь дней подряд.
