дома.
— Думаю, вам не велели говорить мне, кого они собираются арестовывать, но это и не имеет значения, я и так знаю: это доктор Дисмас, — Хозяин не ложился всю ночь, — сказал Торин, — все разговаривал с солдатами. Я разбудил повара еще до рассвета, чтоб приготовил ему ранний завтрак. Там, наверное, будет драка.
— Откуда ты знаешь?
Торин дерзко усмехнулся, показав похожие на белые иглы зубы.
— И так ясно. На рейде все еще стоит тот корабль.
Они могут попытаться его выручить.
Та кучка матросов. Интересно, что они тогда искали?
Йама сказал:
— Но они наверняка за нас.
— Некоторые считают, что они за доктора Дисмаса, — возразил Торин. — В конце концов, именно они доставили его в город. Увидишь, обязательно прольется кровь, иначе это дело не кончить. Повар со своими ребятами готовит бинты, и если тебе нечего делать, можешь им помочь.
Йама снова кинулся бежать, на сей раз в кухню. Схватил сахарную булку с противня, только что вынутого из печи, и, прыгая через две ступени, помчался по черной лестнице, на ходу откусывая большие куски. Он постоял за колонной, выжидая, пока старик, прислуживающий эдилу в спальне, запрет дверь и, перекинув через руку смятые полотенца, удалится шаркающей походкой; потом он попробовал ножом открыть замок — современную механическую штуку размером с человеческую голову.
Отодвинуть одну за другой собачки замка оказалось делом несложным, так же как и успокоить машины, хором протестовавшие против его вторжения, хотя целая минута ушла, чтобы убедить возгоночный куб, что присутствие Йамы не повредит его тонкие механизмы.
Йама стал торопливо искать бумаги, которые принес доктор Дисмас, но их не было среди разбросанных на столе листов, не было их и в дорожном бюро сандалового дерева с целой панелью выдвигающихся ящичков. Может, бумаги остались в кабинете сторожевой башни, но там был старый замок, его Йама никогда не мог уговорить открыться.
Он закрыл бюро и присел на корточки. В этой части дома царил покой. Тонкие лучи утреннего солнца проникали в высокие узкие окна, высвечивая изысканный узор ковра, лежащую вверх обложкой книгу, брошенную на столик рядом с креслом, где обычно читал эдил. Закиль, наверное, уже ждет его в библиотеке, но сейчас есть дела поважней. Йама вернулся во двор через кухню, срезал дорогу через сад, помчался по крутому склону бруствера, нырнул в развалины и, проскочив их, побежал к городу.
Башня доктора Дисмаса стояла сразу за городской стеной. Высокая и узкая, когда-то она использовалась для производства дроби. Капли расплавленного металла, падая и охлаждаясь, превращались в идеальные сферы и ныряли для закаливания в бассейн с водой у основания башни. Строители башни, желая создать рекламу ее назначению, проделали в ней узкие, похожие на бойницы окна и устроили парапет с зубчатой балюстрадой, имитируя сторожевую башню замка. Когда литейня была разрушена, башню некоторое время действительно использовали как сторожевой пост, но потом построили новую городскую стену с башней снаружи, и эта осталась без дела; камни медленно крошились °т впивающихся в них побегов плюща, как мантией окутавшего все сооружение; дроболитная платформа на верху башни превратилась в логово сов и летучих мышей.
Доктор Дисмас поселился в башне, когда занял пост аптекаря. Как только все было расчищено, установлены новые лестницы и настелены полы трех этажей внутри, а над зубчатой балюстрадой поднялся высокий шпиль, доктор Дисмас закрыл двери башни для публики, предпочитая использовать для аптеки комнату, выходящую окнами на берег реки. Люди говорили, что в башне он занимается всякого рода черной магией: от некромантии до хирургических опытов по сотворению химер и прочих чудовищ. Болтали, что у него был гомункулус, отцом которого стал он сам, для чего изувечил девушку, похищенную из племени рыбарей. Гомункулус жил в соленой воде и мог прорицать будущее. В Эолисе любой мог поклясться, что это правда, хотя, разумеется, своими глазами никто ничего не видел.
Когда Йама добрался до башни, солдаты уже начали осаду, а на безопасном расстоянии уже собралась толпа, чтобы позабавиться зрелищем. Сержант Роден стоял у дверей в подножии башни, шлем он засунул под мышку и лающим голосом зачитывал приказ. Эдил, выпрямив спину, сидел в паланкине под балдахином в окружении солдат и взвода городской милиции там, где ни выстрелы, ни возможная потасовка не могли его побеспокоить. Милиционеры — разношерстная команда в плохо подогнанной амуниции, вооруженная в основном самодельными мушкетонами и ружьями, — были построены в две ровные шеренги, будто приготовились участвовать в великолепном спектакле. Лошади эскорта мотали головами, их нервировала толпа и непрерывное шипение костра паровой повозки.
Йама взобрался на выступ разрушенной стены в тылу у толпы, состоящей только из мужчин. Женам не позволялось покидать гаремы. Люди стояли плечом к плечу: кожа коричневатая или серая, тяжеловесные, плотные, на коротких мускулистых ногах, с голой грудью, одетые лишь в полосатые штаны или килты. От них воняло потом, рыбой, застоявшейся речной водой; они толкали и теснили друг друга, чтобы лучше видеть происходящее. В воздухе витало радостное ощущение зрелища, как будто заезжий театр ставил забавную пьесу. Давно пора отомстить этому колдуну, говорили они друг другу, считая, что не так-то просто будет эдилу выкурить его из гнезда.
Разносчики вовсю торговали шербетом, сладостями, жареными пирожками из речных водорослей, ломтями арбуза. Кучка блудниц дюжины различных рас в коротеньких, ярко раскрашенных хитонах, с набеленными лицами и конусами фантастических париков расположились на небольшом возвышении позади толпы и смотрели на происходящее, передавая друг другу маленький телескоп. Их сутенер, рассчитывая, конечно, на легкую прибыль, когда закончится представление, бродил в толпе, перебрасывался шутками с мужчинами и продавал сигареты с гвоздичным ароматом.
Йама пытался высмотреть блудницу, с которой он провел ночь перед тем, как Тельмон ушел на войну, не нашел ее и густо покраснел, встретившись взглядом с сутенером, который ему подмигнул.
Сержант Роден еще раз пролаял приказ, но так и не дождавшись ответа, надел на свою бритую, иссеченную шрамами голову шлем и захромал назад, туда, где оставались эдил и другие солдаты. Он облокотился на край паланкина, и они с эдилом о чем-то коротко посовещались.
— Надо выкурить его оттуда! — закричал кто-то, в толпе прокатился одобрительный шум.
Паровая повозка выбросила облако черного дыма и двинулась вперед; солдаты спешились и пошли вдоль толпы, выбирая из ее рядов добровольцев. Сержант Роден произнес перед храбрецами короткую речь и раздал монеты, под его руководством они подняли с повозки таран и, сопровождаемые солдатами, потащили его к башне.
Солдаты держали над головами круглые щиты, но из башни не доносилось ни единого звука, пока добровольцы не приложились тараном к ее дверям.
Тараном служил ствол молодой сосны, оплетенный стальной спиралью, который покоился в люльке из широких кожаных полос с петлями для рук восьми человек, довершал снаряжение стальной наконечник в форме козлиной головы с мощными закрученными рогами. Толпа криками поддерживала смельчаков, пока они со все нарастающей амплитудой раскачивали таран.
— Раз! Два!
При первом ударе дверь загудела, как барабан, целое облако летучих мышей выпорхнуло из окон верхнего этажа башни. Они носились над головами толпы, с сухим треском хлопая крыльями, люди смеялись и подпрыгивали, пытаясь их ловить. Одна из блудниц бросилась бежать по дороге, колотя обеими руками по голове, чтобы прогнать двух мышей, запутавшихся в ее громадном коническом парике. В толпе захохотали. Блудница споткнулась, упав вниз лицом; тут подбежал милиционер, ножом полоснул одну из летучих мышей, вторая наконец высвободилась и взмыла в воздух, милиционер наступил на свою добычу и растер ее в кровавое пятно. Остальная стая, будто сдутая ветром, поднялась вверх и растворилась в голубом небе.
Таран снова и снова бил в дверь. Добровольцы теперь нащупали ритм; толпа радостно колыхалась вместе с ритмичными ударами. Кто-то сказал рядом с Йамой:
— Надо его выкурить.
Оказалось, что это Ананда. Как всегда, он был в своей оранжевой мантии. В руках у него был маленький кожаный мешочек с ладаном и елеем. Он объяснил Йаме, что его господин явился сюда, чтобы
