— Что это значит?
— Разве ты не понимаешь? Куда, ты думаешь, девается река, когда падает с Края Мира? Она глотает сама себя, возвращается к истокам и обновляется. Таким создали наш мир Хранители. Мы из тех, кто был здесь с самого начала, и потому помним, как было дело. Потом все стало меняться, с каждым годом река спадает. Может, она уже не кусает собственный хвост, однако тогда я не понимаю, куда она девается теперь.
— А вы помните… ваше племя помнит Хранителей?
Глаза Кафиса затянулись пленкой. В голосе его зазвучали поющие нотки:
— До Хранителей Вселенная была ледяной пустыней.
Хранители принесли свет, он растопил лед и оживил заключенные там семена смоковниц. Первые люди были сотворены из древесины смоковницы, такой громадной, что она сама была целым миром, стоящим во вселенной воды и света. Но древесные люди отвернулись от Хранителей, не чтили животных и даже себя не уважали. Они так сильно разрушали великое древо, что Хранители напустили на них великий потоп. Дождь шел сорок дней и сорок ночей, вода поднялась выше корней, потом выше ветвей, пока на поверхности не остались лишь самые верхние молодые листочки, но в конце концов скрылись и они. Все сущее в мире погибло, кроме лягушки и цапли. Лягушка вцепилась зубами в последний листок, выглядывающий из вод, и стала взывать к сородичам, но услышала ее одна цапля, она склонила шею и проглотила лягушку. Хранители это видели, и лягушка начала расти в животе у цапли, она все росла и росла, покуда цапля не разорвалась надвое и оттуда появилась не лягушка и не цапля, а новое существо с признаками обоих родителей. Это был первый человек нашего племени и точно так же, как он не был ни лягушкой, ни цаплей, он не был ни мужчиной, ни женщиной. В тот же миг потоп стал отступать. Новое существо прилегло на гладкий болотистый берег и заснуло, а пока оно спало. Хранители разделили его на части и сотворили из ребер еще пятьдесят созданий — мужчин и женщин. И это было первое племя рыбарей. Хранители дунули на них и затуманили им головы, чтобы они не были непочтительными и дерзкими, как древесные люди. Но все это было давным-давно и в другом месте. Ты сам выглядишь так, будто твоя раса произошла от деревьев, только не сердись, что я так говорю.
— Я родился на реке.
Кафис защелкал своей широкой и плоской челюстью — рыбари таким образом смеялись.
— Хотелось бы мне когда-нибудь услышать эту историю, но сейчас пора отправляться. День не становится моложе, а впереди много работы. Вполне может статься, что Болотный человек сумеет спастись. Надо было его убить.
Он отгрызет собственную ногу, если подумает, что это поможет ему выбраться. Болотное племя коварно, все они — предатели, вот потому-то и ловят нас, хотя мы умнее, конечно, когда наша кровь согреется. По этой причине они ловят нас в основном ночью. Я попался, потому что ночью моя кровь остыла. Я стал медлительным и тупым, теперь-то я согрелся и знаю, что нужно делать.
Помочившись на костер, Кафис его затушил, потом спрятал панцирь черепахи и котелок под узкое сиденье вдоль бортов лодки и объявил, что он готов.
— Ты принесешь мне удачу, ведь только удача помогла тебе спастись от фантома и найти меня.
Йама сидел с одной стороны, а Кафис, который греб одним веслом в форме листка, — с другой, при этом маленькая лодочка шла удивительно устойчиво, хотя и была так мала, что колени Йамы упирались в костлявые голени Кафиса. Когда суденышко выплыло на стремнину, Кафис продолжал грести одной рукой, а другой набил длинную трубку обычным табаком и раскурил ее, чиркнув кремнем по шероховатому куску стали.
День был ясным и солнечным, слабый ветерок едва рябил поверхность реки. Пинассы не было видно, вообще никаких кораблей, только лодки рыбарей, разбросанные по широкой глади реки от берега до туманного горизонта. Все так, как сказал Кафис: река все унесет. На мгновение Йаме подумалось, что всех его приключений просто не было, что его жизнь еще может вернуться в привычное русло.
Кафис прищурился на солнце, намочил палец и поднял его вверх определить ветер, потом быстро повел свое судно между торчащими тут и там верхушками молодых смоковниц. (Йама вспомнил об одинокой лягушке из рассказа Кафиса, о том, как она цеплялась зубами за последний листок над водами великого потопа, как смело взывала, но нашла только смерть, а в смерти преображение.) Солнце клонилось к далеким Краевым Горам, а Йама с Кафисом проверяли лески, натянутые между наклонными кольями, вбитыми в каменистое дно. Кафис дал Йаме липкую пахучую мазь, чтобы он натер плечи и руки и не обгорел на солнце. Скоро Йама втянулся в бездумный ритм работы, вынимая леску, меняя наживку красных червяков — и снова бросая их в воду. Большинство крючков были пусты, но мало-помалу на дне лодки росла куча мелкой рыбы, отчаянно бьющейся в неглубоком кукане или уже неподвижной; жабры хлопали, как будто дрожали кроваво-красные цветы, пока рыба тонула в воздушной реке.
Кафис просил прощения за каждую пойманную рыбу.
Племя рыбарей верило, что мир наполнен духами, управляющими всем на свете, от погоды до цветения самого мелкого эпифита на смоковных отмелях. Их дни протекали в бесконечных расчетах с этими духами, чтобы мир продолжал свое безмятежное существование.
Наконец Кафис объявил, что доволен дневным уловом. Он выбрал пяток окуней, содрал с костей светлую упругую мякоть и отдал половину Йаме вместе с горстью мясистых листьев.
Филе рыбы было сочным, а листья отдавали вкусом сладкого лимона и утоляли жажду. По примеру Кафиса он сплевывал жеваные листья за борт, и вокруг неожиданного подарка тотчас начинал кружиться хоровод мелких рыбешек, опускаясь следом за ним сквозь чистую темную воду.
Кафис подобрал весло, и ялик заскользил по воде к выступу каменистого берега, где от широкого светлого пляжа поднимались вверх скалы, изрытые и выщербленные пустыми саркофагами.
— Там, вдоль берега есть дорога в Эолис, — сказал Кафис. — Думаю, путь займет у тебя остаток дня и часть следующего.
— Если бы ты отвез меня в Эолис, ты бы получил хорошую награду. Ведь это не так много в благодарность за твою жизнь.
— Мы туда не ездим без крайней необходимости, а уж ночью — никогда. Ты спас мне жизнь, и она всегда в твоем распоряжении. Неужели ты захочешь рискнуть ею так скоро, бросив меня в когти Болотного Племени. Не думаю, чтобы ты был так жесток. Я ведь должен заботиться о своей семье. Этой ночью они будут меня ждать, и мне не хочется их напрасно тревожить.
Кафис остановил свое крохотное суденышко на отмели недалеко от берега. Он никогда не ступал на землю, сказал он, и не собирается начинать сейчас. Взглянув на Йаму, он посоветовал:
— Ночью тебе идти не стоит, молодой господин. Найди ночлег до захода солнца и жди первых лучей на восходе, тогда все будет хорошо. Тут водятся вампиры. Иногда им хочется отведать живого мяса.
Йама знал про вампиров. Однажды во время похода к подножию холмов Города Мертвых им с Тельмоном пришлось прятаться от вампира. Он помнил это создание в образе человека, помнил, что его кожа блестела в сумеречном свете, словно сырое мясо, помнил свой страх, когда призрак раскачивался в разные стороны, и исходившую от него вонь.
— Я буду осторожен.
Кафис протянул руку:
— Возьми его. Против вампиров он бесполезен, но я слышал, на берегу много кроликов, некоторые у нас на них охотятся, но я — нет.
Это оказался маленький ножик, выточенный из пластины вулканического стекла, обсидиана. Рукоятка его была плотно обернута бечевкой, а наточенное лезвие — остро как бритва.
— Думаю, ты сам сможешь о себе побеспокоиться, молодой господин, но, может быть, наступит время, когда тебе понадобится помощь. Моя семья будет помнить, что ты мне помог. Ты не забыл, что я тебе говорил о реке?
— Все возвращается снова.
Кафис кивнул и коснулся татуировки змеи, глотающей свой хвост.
— У тебя был хороший учитель. Ты знаешь, на что обратить внимание.
Йама выскользнул из лодки и стоял по колено в иле и темной воде.
— Я не забуду, — ответил он.
— Выбирай ночевку внимательно, — посоветовал Кафис. — Вампиры — штука плохая, но привидения
