имели привычку громко и навязчиво разглагольствовать в терминах общепринятых норм Чикагской школы, могли рассчитывать на бесконечную терпимость со стороны окружающих. Одним из таких исследователей был Джон Лотт, который уже несколько лет находился в университете на правах стажирующегося внештатного профессора. Лотт стал известен благодаря книге под названием «Больше оружия, меньше преступлений». Как ясно из названия, основная идея книги в том, что, если каждому американцу разрешить иметь оружие, тогда никто не осмелится совершить преступление. Эту идею далеко не все исследователи разделяли.[74] Лотт часто посещал конференции и активно участвовал в обсуждении докладов. Его стиль напоминал манеру питбуля.




Рис. 17. Рынок кофейных кружек и теорема Коуза
На этой конференции Лотт также присутствовал и выглядел явно раздраженным, поэтому я надеялся, что у него не было с собой оружия. Его жена Гертруда, тоже экономист, также сидела в аудитории и задала мне вопрос об эксперименте с кружками. Нельзя ли объяснить низкий объем торгов кружками транзакционными издержками? Я объяснил, что в эксперименте с жетонами мы исключили возможность такого объяснения, – в конце концов, транзакционные издержки в торгах с жетонами были теми же, что и с кружками, а жетоны торговались именно так, как предсказывала теория. Казалось, мой ответ ее удовлетворил, но тогда Лотт подоспел «на помощь». «Что ж, – сказал он, – а нельзя ли в таком случае просто назвать эффект эндаумента транзакционными издержками?» Я был шокирован этим комментарием: транзакционные издержки относятся к стоимости совершения сделки, а не к желанию ее совершить. Если мы можем так запросто переназвать предпочтения «издержками», тогда обсуждаемые модели поведения окажутся в рамках стандартной теории, а значит, саму теорию нельзя будет протестировать и она будет бесполезной. Поэтому вместо того, чтобы спорить с Лоттом, я повернулся к Познеру и спросил, согласится ли он теперь с тем, что я не самый антинаучный исследователь в этом зале. Познер улыбнулся и кивнул в знак согласия, а все, кто видел его в этот момент, засмеялись. Но сам Лотт не видел Познера, поэтому стал нервно спрашивать у соседей, в чем дело. Я быстро перешел к следующей части доклада.
Тот факт, что наиболее сильное сопротивление в отношении поведенческой экономики шло со стороны тех, кто больше всего был заинтересован в оправдании модели рационального агента, давало нам уникальную возможность подтвердить свои выводы. Разве эти возражения, которые мы слышали, не были еще большим подтверждением ошибки невозвратных издержек? Конечно, я не мог сказать своим критикам, что, отстаивая так яростно свои любимые теории, они просто цепляются за невозвратные издержки, но вместо этого я мог представить новые экспериментальные данные, которые мы также включили в нашу статью. Речь идет об эксперименте на основе игры «Ультиматум».
В обычной версии игры участники получают деньги, которые делят между собой. Мы придумали новую версию, в которой организатор эксперимента зарабатывает деньги! Мы попросили студентов принести по 5 долларов в класс, чтобы устроить демонстрацию эксперимента прямо на занятии. (Участие было добровольным.) После этого каждый студент заполнил анкету, указывая, как бы он распорядился 10 долларами в игре «Ультиматум», где источником денег являлись 5-долларовые взносы всех участников. Игроки указали свои предпочтения и как Предлагающие, и как Отвечающие, им сказали, что ту или иную роль они получат случайным образом, после этого их разбили на пары, в которых они не знали, кто был их напарником, играющим противоположную роль.[75]
Если невозвратные издержки не имеют никакого значения, тогда результат этой игры должен быть идентичен той версии, в которой организатор эксперимента раздает деньги участникам. Невозвратные издержки в размере 5 долларов – это ПМФ. Но экономисты могут подумать, что если студенты принесли свои собственные деньги, то они серьезнее отнесутся к игре и, следовательно, будут действовать более рационально. Однако мы обнаружили обратный результат. Хотя Предлагающие вели себя практически так же, как и в предыдущих версиях игры, где деньги им выдавали, и большинство предложений составляли по крайней мере 40 % от 10 долларов, Отвечающие, чье поведение нас интересовало больше всего, изменили свое поведение так, что результаты эксперимента показали большую степень соответствия стандартной теории.
Вместо того чтобы принимать любое положительное предложение, следуя рациональной модели преследования личного интереса (минимальная сумма предложения в нашей версии составляла 50 центов), Отвечающие, оказавшись в ситуации, где речь шла об их собственных деньгах (а не «деньгах казино»), стали более щепетильно относиться к тому, чтобы все было по справедливости. В экспериментах, которые несколько лет назад проводили Канеман, Кнетч и я, средний размер минимального запроса со стороны Отвечающих составлял 1,94 доллара. В нашем новом эксперименте этот средний показатель подскочил до 3,21 доллара для группы MBA студентов из Массачусетского технологического института и до 3,35 доллара для студентов- правоведов из Университета Чикаго. Во всех трех группах многие Отвечающие требовали вернуть им все 5 долларов. Приближение условий эксперимента к «реальности» привело к тому, что Отвечающие меньше заботились о максимизации дохода в личных интересах! Как мы и надеялись, этот результат привел аудиторию в изумление.
Эксперимент имел отношение к поведенческому анализу теоремы Коуза. Желание избежать «несправедливого» предложения – еще одна причина того, почему прогнозы теоремы Коуза часто не сбываются. Я впервые обнаружил это намного лет раньше в Рочестере. На заднем дворе дома, где мы жили, росла ива, которая начинала сбрасывать листья поздно осенью, а заканчивала уже после того, как выпадал снег. Из-за этого уборка листвы доставляла много хлопот. Дерево росло близко к границе участка моего соседа, который ненавидел эту иву. Однажды он попросил, чтобы я ее спилил.