сельскохозяйственного вредителя, пожирателя и вытаптывателя посевов. Стало быть, придётся отстреливать…
Нет-нет, что это я?! Отстреливать – неэтично! Конечно же, поступим гуманнее. Пусть коровки спокойно дощипывают травку на прежних пастбищах. А чтобы не размножались, стерилизуем… И в итоге выморим целый вид…
Милые мои коровки, поймите простую вещь: с вами церемонятся лишь до тех пор, пока вас едят.
Да и с нами тоже… Мы ведь в отличие от вас взаимоядные.
Из внутреннего кармана куртки раздаются первые такты Шопена. Прохожая старушка смотрит испуганно и на всякий случай обходит меня сторонкой. Извлекаю телефон, гляжу кто. Неужто опять она? Нет, не она. Звонит мой закадычный друг Анатолий Сумароков. По профессии он… Ну кем ещё может быть по профессии мой закадычный друг? Разумеется, патологоанатом!
– Пьёшь небось? – с мрачной завистью осведомляется он.
– Нет.
– Почему?
– Не с кем. И повода нет.
– Сейчас будет, – ещё мрачнее обещает мой друг Анатолий.
Познакомились мы с ним года полтора назад под тем самым навесом, что возле дачного магазинчика. Крупный дебелый блондин. В трезвом виде неизменно угрюм. После первых двухсот грамм оживает: вытаращивает глаза, успевшие стать из серых голубыми, делается говорлив, сильные чувства (изумление, например) выражает хриплым троглодитским «ы-ы!..», причём производит его не на выдохе, а на вдохе.
– В драке мне… (ы-ы!..) нос однажды сломали… Пришёл домой, лёг, а он – хруп! – и набок… Поправлю, лягу опять на спину, а он… (ы-ы!..) – хруп! – и набок… Проворочался так до утра, а утром – куда? – радостно таращит глаза. – В морг! Там все свои…
И чем страшнее история, тем веселее он её рассказывает.
Пьёт, конечно, многовато. Главное – не пробовать за ним угнаться. Да я и не пробую. С некоторых пор.
Что у нас с ним общего? Да пожалуй, то, что мы в отличие от воцерковлённого отставника-полковника не боимся залезать в такие дебри, откуда и не выберешься… Оба помним, куда попали и кто такие. Ну вот и устраиваемся, как можем…
В городе у нас насиженное место – стекляшка у фонтана. Туда я сейчас и направляюсь. Не знаю почему, но после встречи с бывшей супругой настроение у меня препоганое. Вроде ничего такого из ряда вон выходящего сказано не было, а вот поди ж ты!
Восхожу на эстакаду. Передо мной череда плакатов, и на каждом кто-нибудь ликует. Подо мной (справа, за парапетом) вяло шевелится автомобильная пробка. Глянцевые иномарки напоминают сверху огромных тараканов: чёрные, рыжие, белые (не иначе мутанты). Дихлофосом бы их… Прикидываю размеры баллончика. Где-то с водонапорку. Ох, и засуетятся, наверное, если брызнуть…
А на даче тараканы не живут. Потому что за зиму вымерзают. Кстати, смотрел вчера по телевизору, что будет с Землёй через миллиард лет. Долго смеялся…
И представляется мне вдруг великое оледенение планеты: тундра на экваторе, надвинувшиеся с полюсов снежные шапки, вросшие в лёд хитиновые скорлупки иномарок. Что, интересно, станется с людьми? Вымрут? Нет, пожалуй, не все. Мы, горожане, конечно, вымерзнем, негры там и прочие теплолюбивые – тоже… А вот чукчи выживут. Чукчи, эвенки, алеуты… Потому что морозоустойчивые. Откочуют в экваториальную тундростепь, размножатся и будут себе жить припеваючи. Так что не стоит их поголовно цивилизовывать – пригодятся ещё…
Увлечённый апокалиптической картиной, иду и даже не подозреваю, что видение-то моё пророческое и что сбудется оно уже завтра. Нет, речь, разумеется, не об оледенении – беда придёт такая, какой не ждали, а вот насчёт уязвимости рода людского – очень похоже, очень… Как в воду глядел.
Вот и родная стекляшка. У дверей сидит и смотрит на меня уличная собачонка с шевелюрой, как у философа Шопенгауэра. Дать мне ей нечего. Вхожу – и первое, что слышу из угла: хриплое восторженное «ы-ы!..», произнесённое не на выдохе, а на вдохе.
– Пешком, что ли, шёл? Я его тут сижу жду, ни капли ещё не принял…
Врёт нагло! Раз «ы-ы!..» – значит, успел.
– Мне за тебя стыдно! Как ты пьёшь?
– Гомеопатически.
Да. Вот в этом пункте жизненной философии мы с Анатолием решительно расходимся. Он глушит водку залпом, я же употребляю её аптекарскими дозами. Что-то вроде наглядного доказательства апории Зенона. Сперва Ахиллес отпивает половину стопки. Затем четвертушку. Затем одну восьмую. Затем одну шестнадцатую. Из чего следует логически неопровержимый вывод: стопку Ахиллес никогда не допьёт.
– Гомеопатия – продажная девка империализма! – оглашает Толик на всё кафе. – Её лженаукой признали!
– Кто?
– Академики! Не слышал, что ли?
