И он пополз обратно в комнату, переламывая в руке огрызок графитового карандаша. А она постояла, покачиваясь от страха и слабости, а затем начала спускаться. Ленька Епанчин, подымаясь на ноги, обрастая магической кольчугой и формируя в руке двуручный Меч Света, верил, что Аннэт свернет в правильную сторону.
Леонид Каганов
Депрессант
Не помню, сколько времени простоял на табуретке с веревкой на шее. Наверное, долго. Помню, что по лицу текли слезы и ссадина на подбородке пощипывала. А потом я услышал, как в прихожей щелкнул замок. Он показалось мне выстрелом. И тогда я страшно испугался. А чего испугался – не знаю, но прямо сердце остановилось. Чего можно испугаться, когда уже стоишь с петлей на шее? Синтия не должна была сегодня прийти, но она пришла, словно что-то почувствовала. Потом я до утра рыдал на плече у Синтии, а она меня утешала и говорила, что все наладится, что у меня стресс и что у нее есть прекрасный знакомый врач, доктор Харви, и она завтра же ему позвонит и обязательно меня к нему отведет, и он подберет мне лучшие в мире лекарства…
Синтия сдержала слово – созвонилась с этим Харви и наутро повезла меня в Кембридж. После всего пережитого мне было все равно – я не верил, что какой-то доктор Харви сможет мне помочь.
Харви оказался не совсем доктор – никакого кабинета в Кембридже у него не было, а побеседовать со мной он согласился после работы в местном пабе. И когда через окно я увидел, как молодой рыжий парень пристегивает велосипед у входа в паб, я и подумать не мог, что это тот самый доктор Харви, к которому меня везла Синтия полдня на поезде. О том, что Харви – ее бывший, она призналась уже потом. Да и правильно сделала, иначе я бы постеснялся рассказывать ему о своем состоянии. Они приветливо обнялись, затем Харви предложил мне прогуляться пешком и поговорить.
Мы шли вдоль каналов, а мимо все время проплывали спортивные байдарки, словно торопились на нерест. Сам Харви тоже выглядел спортивно – быстрый, энергичный, высокого роста. Я со своим весом и одышкой снова чувствовал себя лишним в этом мире и думал, что, наверно, зря Синтия сняла меня с табуретки. Сперва мы говорили ни о чем – о погоде, о Лондоне, о Брексите и выборах в Италии.
Мне думалось, что Харви сильно старше меня. Но потом я подумал, что мы ровесники. А потом заметил, что в его хорошо поставленном голосе и красивых энергичных жестах проскакивает чуть больше энергии, увлеченности и интереса ко всему окружающему, чем это принято у настоящих взрослых, даже таких бестолковых, как я. И понял, что доктор Харви – почти мальчишка.
– Меня зовут Мартин Логан, можете звать меня Марти, – сказал я, решив перейти к делу. – Мне двадцать шесть. А сколько вам, доктор Харви?
– Двадцать один, – ответил он. – Но у меня докторская степень по химии. Антидепрессанты – это то, чем мы занимаемся. Давайте к делу. Синтия сказала, что у вас проблема с депрессией. Расскажите подробней.
Я вздохнул.
– Доктор Харви, у меня не проблема с депрессией. У меня депрессия из-за проблем.
– Это само собой, – кивнул он, – все так и говорят поначалу. Но мы подбираем правильный антидепрессант, и проблемы исчезают. Так что рассказывайте о своих проблемах, потому что это одно и то же.
– Даже не знаю, с чего начать.
– Я помогу. – Харви приглашающе остановился посреди моста, оперся о перила и стал смотреть вниз, на проплывающие байдарки. – У вас проблемы с Синтией?
– Наверно, нет, – опешил я. – Думаю, что нет. Нет, точно нет!
– Видите, Марти, уже одной проблемой меньше. И целых три семейства препаратов можно сразу отбросить.
Мы помолчали. Я разглядывал маленькую яхту, припаркованную у берега. Похоже, она там стояла давно – больше напоминала курятник. В ней жили студенты – по палубе валялись спортивные рюкзаки, ведра, велосипед, учебники, а в грязноватое стекло рубки изнутри упиралась розовая пятка – там сейчас кто-то спал. Интересно, они зубы речной водой чистят? А душ как принимают?
Доктор Харви терпеливо ждал, пока я соберусь с мыслями. Надо было продолжать.
– Я сирота. Мои родители погибли, когда мне было четырнадцать.
– Это очень печально… – доктор Харви выдержал дипломатичную паузу, – но давно. Ведь вам двадцать шесть?
– Родителей фактически убил мой дядя, это очень жестокий человек.
– Но с другой стороны посмотреть: у вас есть дядя. Значит, вы не такой уж сирота.
– У меня нет дяди. Мы с ним не общаемся много лет, мне стоило большого труда вырваться.
– Ага, тут проблему я уже чувствую. Продолжайте.
