Рабле, и Монтеню[191]; Н. дю Фай был также автором известного юридического трактата[192]. На допросе 10 июня 1559 года он согласился, что их судебный округ настолько обширен, что дел хватило бы и трем судьям. Он слышал о том, что указанный Бекдельевр вел одновременно много процессов и что он не допрашивал свидетелей лично, а поручал это своим секретарям, затем переписывая и подправляя протоколы. Все дела судья вел сам, ничего не уступая своим коллегам — ни «партикулярному» лейтенанту, ни советникам президиала. Иногда он вершил суд дома (то есть в любимой усадьбе Мот-о-Шанселье), а не в Палате уголовных дел. Ноэль дю Фай отметил, что до него доходили слухи о жадности Бекдельевра, но, зная его 16 лет, он не считал, что судья совершал злостные нарушения, поскольку был известен как порядочный человек.
Несколько иначе были расставлены акценты в показаниях секретаря (
желал сам вести все дела, в первую очередь предпочитая сулившие выгоду тем, где не было надежды чем-либо поживиться. Зачастую лично не допрашивая свидетелей, он передавал расследование своим помощникам — секретарям (
Жан Робино вспомнил, что в те времена, когда еще не были учреждены президиальные суды и на весь округ насчитывалось всего три судьи, которые вели и гражданские, и уголовные процессы, дела шли намного быстрее. Сейчас же«…часто видят, что свидетели подолгу ожидают в городе судью, потому что нет никого, кто мог бы их выслушать». Это, как объяснял Жан Робино, проистекало из желания судьи по уголовным делам делать все единолично; Бекдельевр даже запретил выдавать кому-либо мешки с делами, за исключением тех процессов, в которых он получал официальный отвод. Судья проводил допросы свидетелей у себя дома, доставляя туда тех, кто был арестован в городе, и там же, в загородном доме, вершил суд. Свидетель показал, что примерно год назад он был в усадьбе Мот-о-Шанселье, сообщал судье результаты допроса и видел, как он брал по 6 су за подготовку судебных решений.
Бекдельевр опротестовал эти показания, указав на тесную личную связь свидетеля с обвинителем, де Кайдёком. В целом же вырисовывалась картина нарушений скорее административного, чем уголовного характера. Кроме того, следует помнить, что президиал существовал в Ренне не очень давно, служебные инструкции еще не были выработаны и грань между допустимым и недопустимым в судебной процедуре оставалась весьма зыбкой.
Но появились и более серьезные обвинения. Гийом Удбер, священник из городка Бретёй, обвиняемый в краже, показал, что судья Бекдельевр прямо спросил его, сколько он готов заплатить за то, чтобы его дело было передано для рассмотрения местным епископом (общеизвестно, что церковный суд бывал более снисходительным к преступлениям клириков, чем королевское правосудие). Священник ответил, что охотно даст один тестон (то есть 11 су), на что, по его словам, судья рассмеялся и сказал, что за это надо уплатить полдюжины экю (примерно 13 с половиной ливров, или 270 су), иначе он останется в тюрьме еще на год. Удбер обратился за помощью к своему брату, стрелку из Сен-Мало, который выплатил судье 5 экю, но тот так и не выпустил клирика из тюрьмы.
Сохранилась защитительная речь самого Бекдельевра; она представляет собой смесь из французских и латинских пассажей, что характерно для адвокатов того времени. Ответчик избрал несколько линий для контратаки. Прежде всего, он обратил внимание на то, что иск де Кайдёка является прямым нарушением субординации, недопустимым с точки зрения служебной иерархии. Далее он напомнил, что «истец обещал суду привести свидетелей из числа достойных и уважаемых людей, занимающих видное положение», однако нарушил свое обещание — все его свидетели «подозрительные люди подлого состояния, имеющие дурную славу и не заслуживающие доверия или же находящиеся в родстве и свойстве с истцом».
Для доказательства невиновности Жиль Бекдельевр указал на состояние своих финансовых дел: он служит правосудию 23 года, и если ранее он имел тысячу ливров ренты, оставленной ему родителями, теперь у него нет и семи-восьми сотен ливров дохода, а его земли опутаны долгами (в этом Бекдельевру можно верить — он действительно много тратил в 50-е годы).
Проведя в заключении почти год, в мае 1560 года он подал прошение о переводе из тюрьмы под домашний арест, либо в родовом поместье Бюри, либо в усадьбе Мот-о-Шанселье, чтобы «ухаживать за своей женой, лежащей на одре болезни в состоянии крайней опасности, а также чтобы привести в порядок дела семьи, от которой он был отлучен на столь долгий срок по причине лживого и безумного обвинения, выдвинутого против него указанным де Кайдёком, движимым более алчностью, завистью и амбициями, нежели рвением к общему делу и делу правосудия, каковым покровом он хочет приукрасить свое обвинение». Это ходатайство Бекдельевр подкрепил свидетельством о болезни жены, выданным мэтром Родолфом Мело, медиком из города Ренна.
Франсуа де Кайдёк тут же заявил протест, поскольку процесс был близок к завершению и Жилю Бекдельевру, «изобличенному в сотне серьезных преступлений», грозило телесное наказание, а в таких случаях смягчение режима заключения не было предусмотрено. Но самое важное возражение заключалось в том, что Жанна Ботерель, жена ответчика, находилась в добром здравии, а свидетельству медика Мело, брата советника парламента Бретани Жиля Мело, верить было нельзя, поскольку оба брата являлись смертными врагами истца.
Из записей Жиля Бекдельевра и раньше было известно, что у него много связей в среде магистратов, членов парламентской курии. Теперь же мы