«Домика в Коломне», как и первых набросков песни Русалки – 1829 г. Отнимая 9 лет, получаем 1820 год – год пожара, охватившего ветхое здание «царицыных чертогов» Лицея. Как известно, перед ссылкой на юг, 9 мая 1820 г., Пушкин и сопровождавший его Дельвиг шли пешком в Царское Село проститься с родным «пепелищем». Не отсюда ли льется источник мрачного озлобления Пушкина? В «новом», то есть восстановленном после пожара здании Лицея (с прилегающим к нему дворцом) в «эту пору», то есть в 1829/30 гг. – уже не мелькала «Параша», а обитала другая «хозяйка» – Александра Федоровна – супруга императора Николая I.
Следует прокомментировать и храм Покрова. Как известно, в Петербургской «Коломне» никогда не было храма Покрова богородицы, а стоит и поныне Никольский собор (см. «Московскую изобразительную Пушкиниану» 1987 г.).
Зачем Пушкин изменил название храма?
Дело в том, что с праздником Покрова (1 окт.) связано предание об юродивом Андрее, которому первому открылось «видение» – спасительное покрывало богородицы, скрывшее «Град Константина» от осаждавших его язычников. Таким образом Андрей Юродивый является как бы «избранником» богородицы.
Ср. Легенду о Псковском Юродивом Николке, с которым летопись связывает спасение Пскова. За ответом Юродивого – Борису: «Нельзя молиться за царя Ирода – богородица не велит», – Пушкин, как известно, скрыл свое отношение к Николаю I.
На этот раз прерогатива «священных безумцев» говорить «истину царям» и под «колпаком» «шутливых» октав была особенно опасной – ибо автор шутил – «крупно»:
«Странным сном бывает сердце полно», – продолжает Пушкин свои размышления по поводу «Нового дома» и своего желания видеть его охваченным пожаром.
Мысли действительно были опасными: змея на памятнике Петру олицетворяла заговор боярской аристократии против Петровских преобразований. Учитывая сходство Николая I с Петром в «Стансах» 1826 г.: «Семейным сходством будь же горд Во всем будь пращуру подобен», – «мгновенно прошипевшая змея» – могла означать подавленное желание новой оппозиции.
Строка: «Кто усыпляет или давит», – отсылала и к известному стихотворению в последней, 5 гл., «Путешествия в Арзрум»:
«Вот начало сатирической поэмы, сочиненной янычаром Амином Оглу», – комментирует Пушкин свое предупреждение «северному Стамбулу» – Петербургу.
Не менее крупными были и отождествления деревьев Русалки – Филлиды, которые Пушкин заканчивает сравнением «заветного дуба» с мифологическим деревом:
отсылающему как к древу смерти Анчару, так и дереву Иуды, что значительно расширяет круг идей, связанных с самоубийством «Русалки».
Ища род смерти, Филлида у Овидия:
В серии рисунков Ф. Толстого к «Душеньке» Ф. Богдановича – Психея, подобно Филлиде – «Параше», также смотрит на сучья дерева, и, отметая петлю, – избирает волны у подножия скал («Лекарство от любви»):
Дочь Мельника прежде срывает душившее ее ожерелье князя: «…Ох, душно! Холодная змея мне шею давит…» (Рвет с себя жемчуг.) «Далее, снимая алмазную повязку, «подарок царский», по оценке отца: «Мой венец, венец позорный. Мы развенчались. Сгинь ты мой венец! Бросает повязку в Днепр. «Теперь все кончено». (Бросается в реку.)».
Ремарки и текст создают любопытное совмещение обрядов: отречение от позорного (!) царского венца – на земле и венчания на царство – в глубине реки.
«С той поры, – говорит царица русалок в последней сцене драмы, —
Как известно, Пушкин придавал большое значение датам, скрупулезно записывая на рукописях не только год, день, но и час создания произведений. Последуем его примеру. Окончательная дата беловика последней сцены «Русалки» – 1832 г. Отнимая 7 лет, получаем 1825 г. – год «бушующего потопа» на Сенатской площади.
Добиваясь однородности образов утопленницы – «Русалки» – «Параши» – «Филлиды», – Пушкин несомненно держал в памяти и лишенные погребения тела декабристов. «Проклят перед богом всяк повешенный на дереве» Этот древний принцип, восходящий к архаическому ритуалу казни, объединял
