Океана», занятые у самой природы.
«Сие стихотворение, – резюмирует автор рецензии, – во всех своих частях служит доказательством, что Сочинитель глубоко вникнул в изящные образцы древности и школы Французской» [Хвостов 1824: V–VI]. Под «французской школой» здесь подразумевается неоклассическая традиция изображения водной стихии, а под «образцами древности» – гомеровская «Одиссея» и знаменитое горациевское описание бури в оде, посвященной кораблю Вергилия, лежащей в основе поэтической маринистики классицизма (разумеется, политические коннотации бури, актуальные для Горация и его многочисленных подражателей, Хвостова не интересовали). Впрочем, справедливости ради следует добавить, что на Хвостова оказала влияние и раннеромантическая поэзия «возвышенного»: так, например, в своей поэме он пытается соперничать со знаменитым описателем Ниагарского водопада Шатобрианом [II, 91].
«Руские мореходцы» воспринимаются Хвостовым как продолжение ломоносовской традиции научно-описательной поэзии в целом и его собственного «Послания к Ломоносову о рудословии» в частности:
Стремился прежде я в неисходимый дол,Где ископаемых сокровищей престол,Зрел лаллы, яхонты, агаты, изумруды,И камней и солей бесчисленные груды ‹…›Я с Ломоносовым в подземную спускался,В жилище ужасов с цевницею являлся;Теперь, оставя рек цветистые брега,Дубравы мирныя, зеленые луга,Весною соловья приятных песен сладость,Восторги страстных чувств, любви невинной радость,Оставя чистую, небесную лазурь,Теку в пределы волн, несуся в царство бурь;Воображением похитя труд полезный,Разгневанных морей дерзаю видеть бездны… [II, 73– 74]Неутомимый в своих поэтических дерзаниях Хвостов противопоставляет отважных путешественников жадным завоевателям прошлого и настоящего (прежде всего он метит в скончавшегося на маленьком острове посреди океана Наполеона):
Завоеватели, свирепые Аттиллы!Вы, царства обратя в пустыни и могилы,Гордыней обуяв, изсунув грозный меч,Велите смертного ручьями крови течь;Предел вам славы – гроб, отверженцы природы!Вам чужды небеса, огонь, земля и воды;Вы мните, – только вам сияет светлый день,Для вас сотворена прохладной рощи тень;Окаменением, алчбою здесь несыты,В могилах прокляты и будете забыты [II, 76–77].В серии поэтических картин, заимствованных из журнальных статей и книг, Хвостов изображает прелести, «препоны» и ужасы морей: голубые своды и звезды, отражающиеся на лоне вод, блеск радуги и вечернюю зарю, опасный штиль, могучие штормы, «плывущие стада» животных, вытесненные из корабля водою, предвестника урагана «воловий страшный глас», молнии и ветра, терзающие корабль, исполина Тифона, сорвавшегося «с круга волн», сияющие льды, наносящие «жестокие раны» судам, коварную Зиму, которая в «неизмеримых льдах»,
…пиля корабль, преобращает в прах,Не громом поразит, не вихрем обезглавит,Но добычу схватя, теснит, сжимает, давит [II, 88].Но морские опасности не могут остановить «богатырей Российских» – «злосчасливого» Хрущова («О Муза! возвести погибель мне Хрущова»), «нашего Колумба» Беринга, отважного Штеина, Крузенштерна, Шелехова и др.
Хвостов воспевает подвиги и успехи российской колонизации Севера:
Но просвещенный Росс чего не победит?Природа рабствует, лишь он ей повелит;Где жили морж, тюлень, где ужасали льдины,Там строют города, там мирныя долины ‹…›Там пашни, там луга, Христовой церкви нравы,Там промышленности безхитростной уставы;Всех прежде Руские, развея белый флаг,На льдистом Севере нашли Архипелаг.Довольно островов безвестных иль забытых,Украся именем героев знаменитых,Невольно огласят в грядущие века,Чья воскресила их на бытие рука [II, 96].Воображению поэта открываются трогательные картины простой жизни диких народов Севера, «открытых» для мира русскими мореплавателями:
Там юный Алеут, оставя свой байдар,Несет красавице сто раковинок в дар;Хваляся узкими и черными глазами,Прельщает милую из корольков серьгами [II, 97].Хвостов воспевает успехи российского торгового флота:
Торговли наших стран прямые Аргонавты,Ермии новые от отдаленной КяхтыИзбытки Севера в край южныя землиИскусством и умом волшебно принесли –и торжество России как морской державы, построенной ее монархами:
Отечество мое рубеж свой простирает,Все климаты в себе различные вмещает ‹…›Скитались прежде мы, но манием ПетраДостигли Каспия, с вод Белых до Днепра.Родительскаго знав сияние завета,О плаваньи в морях пеклась Елисавета.Давно ли видели, – премудрыя в женахДерзала в ледяных искать пути морях?Там земли новыя усердием открыты,С кораллом острова, камней, гранитов плиты;К обоим полюсам всех дале Руский плыл,Куда ни в Норд, ни в Юг и Кук не доходил [II, 97–98].Завершается поэма прославлением миссионерской и цивилизаторской деятельности императора Александра, отправившего российский флот «в концы морей»:
Не злато снискивать, алмазы, серебро,Но в диких племенах укоренить добро;Достойное Царя на свете попеченье – В безвестныя страны пролить благотворенье,Источник радостей неведущим открыть,В сан человечества сонм диких посвятить,Им книгу развернув богатыя природы,Открыть и Веры луч и просвещенья воды,Дать чувство новое, дать новой силы 
