оказался посвящен особый сборник статей – причем всецело академически содержательных, безо всяких агитационно-разоблачительных сюжетов. Даже ссылок на работы И. В. Сталина в 433-страничном сборнике оказалось помещено всего шесть (все – в статье Б. Б. Кафенгауза[172])! Для тех лет, мягко говоря, маловато.
Не приходится сомневаться, что редактирование сборника со столь идеологически неоднозначной темой потребовало от Александра Андреева не только значительных усилий, но и незаурядной стойкости характера. А ведь над ним все еще продолжала нависать судимость по «академическому делу»… Сам Андреев поместил в сборнике три свои статьи: «Петр Великий в Англии в 1698 г.», «Основание Академии наук в Петербурге» и «Памяти Ивана Афанасьевича Бычкова»[173].
Вот только для статьи Воскресенского места в сборнике не нашлось – хотя к тому времени Николай Алексеевич уже завершил подготовку книги «Петр Великий как законодатель», множество фрагментов которой было совсем не сложно оформить в виде отдельных статей. Да и в разделе «Подготавливаются к печати» «Списка трудов Н. А. Воскресенского» от 1 октября 1943 года упоминались такие работы, как «Разыскания о законодательных актах Петра В [еликого]», «Иностранцы – сотрудники Петра I: Генрих Фик, Ан. Хр. Люберас, Корнелий Крюйс и Вилим Геннинг»[174]. Притом что сборник специально посвящался столь почитавшемуся Воскресенским Петру I, невозможность поместить в этом издании даже небольшую статью явилась для Николая Алексеевича, безусловно, сильнейшим ударом.
Но 1947 год принес Воскресенскому и еще более тяжкое потрясение. 12 января на семьдесят третьем году жизни скончался Б. И. Сыромятников. «После тяжелой и продолжительной болезни», как было стереотипно отмечено в некрологе[175]. Николай Воскресенский остался без жизненно важной для него моральной и административной поддержки со стороны Бориса Ивановича.
Эти удары стали последними, которые суждено было испытать Николаю Алексеевичу в его подвижнических изысканиях по истории законотворческого процесса России первой четверти XVIII века. Он еще пытался продолжать работать, в 1947 году завершил подготовку новой, расширенной редакции третьего тома «Законодательных актов Петра I»[176]. Но силы были уже на исходе: несомненно, сказывались и последствия лишений, перенесенных в блокадные месяцы.
О резко ухудшившемся состоянии здоровья Воскресенский упоминал еще в письме Сыромятникову от 5 ноября 1946 года (в последнем из выявленных к настоящему времени): «…Хожу плохо, и рука пишет плохо»[177]. В 1948 году, 28 января, Николай Алексеевич скончался. Ему не было тогда еще и пятидесяти девяти лет.
Верная спутница жизни ученого, Зинаида Андреевна, спасла его рукописи от неминуемой утраты. В 1954 году она сумела передать весь хранившийся на дому научный архив покойного мужа в Отдел рукописей Государственной Публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина[178] (где эти материалы образовали личный фонд 1003). Ничего лучшего, чтобы увековечить память Николая Воскресенского, предпринять было невозможно. Только благодаря усилиям Зинаиды Воскресенской основной массив его неопубликованных трудов благополучно сохранился до наших дней.
Последующие траектории судеб коллег Николая Воскресенского из числа историков и правоведов сложились по-разному. Принявший в 1943 году Николая Алексеевича на работу в Институт права и благосклонно допустивший его до защиты диссертации академик с незаконченным средним образованием И. П. Трайнин, попав в жернова кампании по борьбе с «космополитизмом», был в феврале 1948 года смещен с должности директора Института. Подвергшись весной 1949 года жестким нападкам со стороны парторганизации Института[179], научный сотрудник Илья Трайнин скоропостижно скончался 27 июня 1949 года на шестьдесят третьем году жизни[180].
Гонитель Николая Воскресенского А. И. Андреев также не избежал проработок в конце 1940?х годов – правда, не в связи с «пятым пунктом», а в связи с недостаточным конформизмом, из-за излишней приверженности к традиционным исследовательским стандартам. Для начала Александра Игнатьевича подвергли суровой критике за сборник «Петр Великий» (обвинив, в частности, в «преклонении перед Западом»)[181]. На исходе 1948 года в адрес Андреева прозвучали еще более резкие высказывания. В официозной передовой статье в «Вопросах истории» было грозно констатировано, что «некритическое отношение к источнику и к зарубежной литературе привело Андреева к извращению важнейших событий из истории нашей Родины»[182].
В итоге Александр Игнатьевич оказался вынужден в 1949 году уволиться из Института истории и Историко-архивного института, покинуть Москву и вернуться в Ленинград. Несколько лет он проработал в Институте истории естествознания и техники, затем перешел в заново открытое Ленинградское отделение Института истории, три года заведовал там архивом. Ушел из жизни 12 июня 1959 года, в возрасте семидесяти двух лет, не дождавшись реабилитации по «академическому делу», которая состоялась 11 февраля 1960 года.
Не особенно благополучно сложилась и дальнейшая судьба С. А. Покровского. Для начала в марте 1953 года Серафима Александровича арестовали по явственно абсурдному обвинению в исповедании троцкистских взглядов (!) и в антисоветской агитации[183]. Поскольку сразу после смерти Сталина приоритеты карательной политики начали меняться, а органы государственной безопасности подверглись реорганизации и кадровым чисткам, Серафим Покровский отделался сравнительно легко. Пробыв в заключении до ноября 1953 года, он был освобожден по пункту «б» статьи 204 УПК РСФСР[184] (недостаточность улик для предания суду).
Однако наступившая вскоре «оттепель» принесла Серафиму Александровичу новые проблемы. Против него выступила мать Валентина Лившица, видный
