– Прорвемся, Дживс. Что?
– Вне всяких сомнений, сэр. Осмелюсь заметить, сэр, главное – это сохранять присутствие духа.
Глава 5
Как и предвидел Растяпа Пинкер, Мадлен Бассет не имела ничего против моего приезда в Тотли-Тауэрс. В ответ на мое послание, где я напрашивался в гости, она открыла мне зеленый свет, а через час или около того после ее телеграммы позвонила из Бринкли тетя Далия, горящая желанием выяснить, какого черта я пишу, что по причине отсутствия в столице я не в состоянии угостить ее обедом, тогда как она уже учла упомянутый обед при составлении своего бюджета.
Ее звонок меня не удивил. Я предчувствовал, что на этом фронте может возникнуть некоторое оживление. Старушенция – добрейшая душа и нежно любит своего Бертрама, но характер у нее властный. Терпеть не может, когда ее желания не исполняются. Вот и сейчас она обрушилась на меня так, будто хотела перекричать целую свору гончих:
– Берти, скверный мальчишка!
– У телефона.
– Получила твою телеграмму.
– Не сомневаюсь. Телеграфное ведомство действует безотказно.
– Что ты там мелешь, Берти? Насчет того, что уезжаешь из Лондона? Ты ведь никогда никуда не ездишь, разве что сюда, к нам, чтобы объедаться стряпней Анатоля.
Она говорила о своем несравненном поваре-французе, при одном упоминании о котором у меня слюнки текут. «Подарок желудку» – так я, бывало, называл Анатоля.
– Куда это ты собрался?
Слюнки у меня перестали течь, и я сказал, что еду в Тотли-Тауэрс. Тетушка досадливо фыркнула:
– Опять этот проклятый телефон барахлит! Мне послышалось, будто ты сказал, что едешь в Тотли-Тауэрс.
– Именно.
– В Тотли-Тауэрс?!
– Сегодня к вечеру.
– Что это с ними стряслось? Неужели они тебя пригласили?
– Они – нет. Я сам себя пригласил.
– Ты хочешь сказать, что сам нарываешься на общение с сэром Уоткином Бассетом? Ты осел, это я всегда знала, но не думала, что до такой степени. Послушай, этот старый хрыч за неделю совсем меня извел, уж можешь мне поверить.
Ее точка зрения была мне предельно ясна, и я поспешил объясниться.
– Согласен, старикашка Бассет – личность из ряда вон, таких поискать, – сказал я, – и если нет особой нужды, лучше от него держаться подальше. Но меня постиг жестокий удар. Гасси Финк-Ноттл и Мадлен Бассет рассорились. Их помолвка висит на волоске, а вам известно, как много для меня значит их сердечный союз. Вот я и мчусь туда, хочу попытаться залатать трещину.
– Что ты можешь поделать?
– Насколько я себе представляю, я должен играть роль raisonneur’a, если выразиться по-французски.
– И что это, по-твоему, означает?
– Сам толком не понимаю. Надо будет узнать у Дживса.
– Ты берешь с собой Дживса?
– А как же. Да я шагу без него ступить не могу.
– Ну тогда держи ухо востро, вот что я тебе скажу. Мне известно, что Бассет на него глаз положил.
– В каком смысле?
– Хочет переманить.
Голова у меня закружилась. Хорошо, что я сидел в кресле, не то бы непременно упал.
– Не может быть!
– Ошибаешься, очень даже может. Я же тебе говорю – он без ума от Дживса. Когда гостил здесь, смотрел на него, по словам Анатоля, будто кот на сметану. А как-то утром я своими ушами слышала, как Бассет сделал Дживсу недвусмысленное предложение. Ну, что ты молчишь? В обморок грохнулся, что ли?
Молчу потому, объясняю я, что ошеломлен, а она мне – не понимаю, чему ты удивляешься, зная Бассета?
– Разве ты забыл, как он пытался сманить Анатоля? Этот тип способен на любую низость. У него совести нет. Приедешь в Тотли, повидайся с неким Планком, спроси его, что он думает о сэре Уоткине, черт его возьми, Бассете. Старый хрыч надул беднягу Планка на… О проклятие! – в сердцах вскричала
