исследователями. Мой многолетний опыт межъязыковых/ межкультурных сопоставлений свидетельствует о том, что эта стратегия проявляется вне зависимости от характера языка Ии., её можно считать универсалией, как и включение во внутренний контекст, которое обсуждается ниже.
Полезно также обратиться к исследованию Н. О. Золотовой, обосновавшей роль и специфику «естественного метаязыка», который фактически выступает в функции конкретизатора в процессах идентификации слова «для себя».
1.3. Базовая стратегия включения во «внутренний» контекст
Прежде всего следует определить, что именно понимается под контекстом, поскольку каждый термин должен функционировать в рамках соответствующего категориального поля333. В лингвистических исследованиях контекст трактуется следующим образом:
«КОНТЕКСТ (от лат. Contextus – соединение, связь) – фрагмент текста, включающий избранную для анализа единицу, необходимую и достаточную для определения значения этой единицы, являющегося непротиворечивым по отношению к общему смыслу данного текста»334.
Это определение явно ориентировано на цели научного анализа, на работу с текстом как таковым. Иной акцент (не на тексте, а на сути именуемого) наблюдается в определении контекста, которое даётся в словаре335, где уточняется:
«В расширенном смысле к. – это фон функционирования некоторой сущности, релевантный для её понимания.
Обратим внимание на то, что в данном случае имеет место не простое «расширение смысла», а фактический выход за рамки лингвистики.
Что же исследуется, когда в эксперименте предъявляется слово, трактуемое как достояние индивида: единица текста или некоторая сущность? Если ставится задача через слово (и с учётом двойной жизни значения) выйти на то, что лежит ЗА СЛОВОМ в образе мира индивида, то в качестве контекста выступит фон для идентификации некоторой сущности, а именно – некоторая проекция голограммы образа мира, т.е. слово имеет смысл только при наличии такого фона. Мало назвать такой фон «экстралингвистическим знанием», необходимо понять специфику такого знания/переживания – ЖИВОГО ЗНАНИЯ как достояния ЧЕЛОВЕКА, к тому же не просто HOMO LOQUENCE – «человека говорящего», но ИНДИВИДА (как представителя вида и как личности), познающего мир, чувствующего и эмоционально– оценочно помечающего всё воспринятое. В такой ситуации для носителя языка слово сливается с именуемой им вещью (вспомним высказывание Н. И. Жинкина о том, что слыша речь, мы думаем не о словах, а о действительности). Но любая вещь существует не сама по себе, она не только представляет собой определённую сущность, но и имеет специфические признаки, выполняет те или иные функции, включена в какие-то необходимые или возможные ситуации, предполагающие как предшествующие условия и импликации, так и последующие следствия и т.д., а главное – любая ВЕЩЬ имеет некоторый СМЫСЛ, ту или иную значимость для индивида как личности, что переживается в плане соответствующей маркированности (обратим внимание на то, что «ни хорошо, ни плохо» – тоже определённая и вполне значимая метка). То, в какой мере (до какого уровня «глубины») требуется актуализация лежащих за словом знаний и переживаний, определяется конкретной ситуацией естественного семиозиса (это же, кстати, наблюдается и при использовании комплекса экспериментальных процедур, именуемого мною психолингвистическим портретированием лексики: в зависимости от требуемого заданием уровня метаязыковой активности испытуемых всплывают весьма различающиеся глубинные контексты).
Иными словами, для индивида в естественной обстановке изолированного слова не существует – даже услышанное без вербального и/или ситуативного контекста оно неизбежно актуализирует (на разных уровнях осознаваемости) некоторую ситуацию, представление об объекте и т.п. с расширяющимися кругами выводных знаний, которые наше подсознание услужливо готовит к использованию в случае необходимости. При этом целостность человека (взаимодействие его тела и разума, невозможность отрыва продуктов перцептивных и когнитивных процессов от эмоционально-оценочных переживаний, постоянная опора на знание о том, как устроен мир, чего можно ожидать в той или иной ситуации, к чему могут привести те или иные действия и т.д.) и постоянная включённость индивида в те или иные естественные и социально-культурные «контексты» обеспечивают возможность удивительного феномена эмерджентности, благодаря которому на пересечении трёх фундаментальных осей:
I. ИНДИВИД (ЛИЧНОСТЬ),
II.ФИЗИЧЕСКИЙ МИР (ЕСТЕСТВЕННАЯ СРЕДА),
III.СОЦИАЛЬНЫЙ МИР (КУЛЬТУРА)
возникает СМЫСЛ, не являющийся простой суммой значений слов, описывающих некоторое событие.
Сказанное выше объясняет условность термина «изолированное слово»: слово, предъявляемое в эксперименте, фактически функционирует так, как любое первое слово воспринимаемого (письменного или устного) сообщения, не опирающегося на наличную ситуацию или не подготовленного предшествующим (кон)текстом. Тем самым создаётся уникальная возможность исследования реальной жизни значения слова в том или ином временном срезе, когда ближайшим для актуализации оказывается внутренний контекст, обусловленный готовностью индивида к актуализации наиболее значимой в текущее время ситуации, а через это – для выявления динамики значения слова.
Главное при исследовании процесса идентификации слова – не сам по себе факт наличия или отсутствия у предъявляемого слова некоторого вербального (т.е. «материализованного», «внешнего») контекста, а выявление действий и операций, обеспечивающих выход индивида на глубинные связи и отношения, образы и обобщения, признаки и признаки признаков объектов, ситуаций и т.п., благодаря которым происходит идентификация слова как
