Священное ремесло. Философские портреты

французского языка в Софии.

1 августа 1914 года. Во Франции объявлена всеобщая мобилизация. 25 сентября на передовой Луи Жилле получает два пулевых ранения в руку. Он теряет сознание, попадает в плен. В лагере для военнопленных он встречает русских, так ему предоставляется неожиданная возможность научиться их языку. Благодаря заботам семьи его переводят в Швейцарию. В Женеве уже на вольных правах (война еще не кончилась) он изучает психологию и психоанализ. После войны, вернувшись на родину, он намеревается продолжать прерванное образование. Франция тех лет (тогда их назовут «безумными») в чаду победы после пережитого ужаса хочет наверстать упущенное за военные годы. Иное «безумие» касается Луи Жилле. В январе 1920 года его семья получает письмо из бенедиктинского монастыря Сен Морис де Клерво в Люксембурге, в котором сын и брат уведомляет родных, что становится бенедиктинским послушником.

Автору этих строк довелось провести в этом монастыре несколько дней для чтения лекций о Православии. Семь богослужений в день по слову Псалма 118 (Седмикратно в день прославляю Тебя), первое из которых – в 4 утра, в оставшееся время – строгое безмолвие и физический труд. Луи Жилле косит сено и собирает в стога. В монашестве он ищет разрешения внутреннего кризиса. В его памяти то и дело всплывают знакомые слова, которые потом скажет ему реформатский пастор в Женеве: Если кто хочет идти за Мной, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мной. Тогда, как богатый юноша, он отошел с печалью.

В Клерво он остается недолго. Из монастыря он выходит уже в сутане. «Ко мне обращаются «преподобный отец», – пишет он в одном из писем, – окружая мою одежду, если не мою недостойную персону, почитанием, которое меня тяготит». Летом 1920 года он отправляется в другой бенедиктинский монастырь на юге Англии, страны с которой потом будет связана большая часть его жизни.

В Риме, где Луи Жилле оказывается с целью пополнения богословского образования, он приносит временные монашеские обеты. Он встречает там греко-католического митрополита Андрея Шептицкого и будущего настоятеля Шевтоньского монастыря восточного обряда Ламберта Бодуэна. С ними будет связан первый период его монашеской жизни. Университет св. Ансельма, куда он послан учиться, задуман как центр восточных исследований, предназначенный для бенедиктинцев. Папа Пий XI, избранный на конклаве 1922 года, рассматривает его как интеллектуальный оплот для продвижения Римской Церкви на Восток. Из изучения традиций восточного монашества, чтения Достоевского, общения с м. Андреем Шептицким, но более всего из внутреннего, растущего в нем любовного притяжения в душе Луи Жилле зреет «русская мечта». Она приводит его во Львов, точнее в Лавру Уньов, место служения митрополита. Он меняет сутану на рясу, отпускает бороду, становится о. Львом.

Город Львов (Львив, Лемберг, Леополи…), точка пересечения Запада и Востока Европы, находится в то время на территории Польской Республики, почти на границе с СССР. О Лев испытывает особое духовное обаяние митрополита Шептицкого, но прежде всего – неодолимый зов таинственной и необъятной России, которая лежит совсем рядом, стоит лишь пересечь границу. Кусочек бересты, сорванный в лесу во время прогулки, вызывает в нем острую ностальгию по стране, которой он никогда не видел. Но как попасть туда? Один план – получить визу в качестве, например, корректора древних и новых языков, найти работу в каком-нибудь издательстве. Другой, безрассудно наивный, – проникнуть нелегально. Но Ангел- Хранитель его оказывается на страже, ни один из этих планов не был осуществлен. Тем временем он принимается за изучение русских философов, в особенности Соловьева, затем греческой патристики. И мечтает о «русском Христе». О встрече с Ним в сердце страны странников-богоискателей, подвижников, героев Достоевского.

В 1925 году Лев Жилле приносит постоянные монашеские обеты. Митрополит Андрей рукополагает его в священники. Рукоположение, как он пишет матери, происходит «не по униатскому обряду, а по правилам великого схизматического монастыря Киево-Печерской Лавры». С Лаврой, которую он никогда не увидит, о. Лев считает себя связанным навеки. В этот период идея соединения Церквей на путях встречи восточного и западного (прежде всего бенедиктинского) монашества овладевает им окончательно. Мечта не просто о возвращении Восточных Церквей под эгиду Рима, но о восстановлении видимого общения между ними на равных требует активной проповеди, своего рода миссионерства примирения, на котором он настаивает вовремя и не вовремя.

Для Рима той поры – совсем «не вовремя». В январе 1928 года выходит энциклика папы Пия XI Mortalium Animos, в котором прямо, твердо и однозначно провозглашалась традиционная католическая доктрина относительно единства Церкви, папы, спасения и отколовшихся сообществ. «Экуменистов» того времени (термин еще не вполне устоялся), иронически называемых «панхристианами», энциклика безоговорочно осуждает. Движение «панхристиан», основанное на современном гуманизме и ложно понятом понятии любви, объявляется грехом против Духа Святого. Никаких иных путей к единству, кроме возвращения к единому стаду и единому пастырю, Небом с его посольством в Риме тогда не было предусмотрено. (И сегодня, вся аргументация против экуменизма в православном мире кажется иногда повторением в разбавленном виде той же стройно аргументированной энциклики 1928 года. Разве лишь с заменой нескольких конфессиональных слов и латинской четкости на яростную полемику «с пеной на губах»).

Римская жесткость вызывает у о. Льва кризис веры. Мечта о единстве отныне попрана и раздавлена. Он подумывает отказаться от всего, чем жил до той поры – священства, монашества, рясы и уйти в мир «вольным верующим». В Ницце, где он переживает кризис, поставивший его на грань разрыва с католической Церковью, о. Лев встречает православного архиепископа Владимира (Тихоницкого), близкого сотрудника митрополита Евлогия Георгиевского, в то время главы Западноевропейского Экзархата Московской Патриархии. (Вынужденный их отход от Москвы и