Ольга Андреевна, походив с карандашом по тексту, качеством перевода осталась довольна и дала тестовую главу из книги, с которой мне предстояло работать. Это был эльфийский ролевой роман о счастливых временах и озлобленных людях, их разрушивших. Как оказалось, с прозой у меня отношений почти нет. Потея и унывая, семь страниц перевела и привезла в Беляево. Ольгу Андреевну устроило и это качество, но она уже, видимо, ощутила подвох. Дала всю книгу и попросила не торопиться. И правильно попросила.
Недели две, исключив два дня работы на лотке, писала от руки на чистых листах эльфийские откровения, которые при конвертации в русский скукоживались примерно до четверти подлинного объема. Однако работа была сделана, аванс получен, перевод сдан на корректуру. В качестве контактного был оставлен телефон Анны. В первый же мой приезд к Анне Ольга Андреевна позвонила. И попросила доделать работу. Вежливо, аккуратно и точно, хотя могла бы потребовать деньги обратно и унизить меня словами. Уже через полтора часа после ее звонка была в Беляево, взяла уже знакомый томик в гибкой обложке и полетела в дедову квартиру – работать. По счастью, аванс был потрачен не весь. И неделю, выходя только за шпротами, быстрорастворимой лапшой и чаем «Пиквик», переписывала перевод. Это была уже хорошая работа – с фактурой, ритмом и эльфийскими словечками. Наградой мне была брюнетистая улыбка и десять долларов за совесть. Ольга Андреевна напоминала испанку.
Ближе к зиме появились вторая часть эльфийского романа и даже некоторое спокойствие, что работа есть, а в офис ходить не нужно.
Вторую часть переводила споро, опираясь на собственные открытия в первой, а зима была дождливой и печальной. Никита торчал плотно. По вечерам промокала почти насквозь, смотря на его окна. Конечно, такие визиты были не каждый вечер. Тогда возникла идея черного платья вдовы-невесты. Образ этот – невеста-вдова – возник из совокупности чтения, переживаний и наблюдений и не отпускал меня. Порой примеривала его к себе. Было некоторое сходство. Но во мне почти не было модерна.
Ваучер продала за шесть тысяч на Курском вокзале, с рук на руки, за среднюю цену. Кому он, этот ваучер, был нужен. Прибавив из вырученного за эльфийский роман аванса, купила дубленку в универмаге. Вариант комиссионной дубленки был отвергнут по причине цены и подозрительной лохматости воротника. Хотя сам комиссионный отдел был любопытным. Он располагался в увядающем книжном магазине и, видимо, покрывал его печальное угасание.
Покупка дубленки совершилась в присутствии Ванечки. Скорее это была свитка или крытое текстилем пальто из овчины. Текстиль был жесткий, шоколадного цвета, мгновенно вытирался на сгибах, которых было множество и неизвестно почему. Но модель была в рост и в размер. Плечи, талия, грудь – все просто обтекало фигуру, даже свитер можно было поддеть.
– Ты похожа на гоголевскую Оксану, – сказал Ванечка. Не то шутя, не то серьезно. Сам хлопец, что с него взять.
Материал верха мне решительно не нравился, но других вариантов не предвиделось. Потом дубленка эта спасала от холода не один год. Иногда стирала ее. В первый раз не представляла, чем стирка закончится. Формы дубленка не потеряла, а овчина, как оказалось, воды не боится. Из страха повредить ткань и овчину стирала в шампуне «Крапива», специально купленном для этой цели.
Ляля давно не возникала на горизонте шифоновой косынкой телесного цвета. Зато был куплен черный синтетический бархат, на платье. Идет мне оно или нет, оно будет сшито, как должна быть реализована великолепная идея.
Новый год встретила в одежде из секонд-хенда. До одиннадцати сидела на скамейке, смотря на окна Никиты, а потом поехала в гости к поэту. Поэт только что вернулся из Мюнхена и считал, что города на свете нет лучше. Пили пиво из мюнхенских стаканов, слушали Райнхарда Мая. И думала о Никите.
Едва пригрело солнце, а из-под льда показались щебень, глина и много что еще, объявилась Соня. Позвонила по номеру, который оставила ей, то есть по номеру родителей, и сказала, что место второй ресепшн дали.
Предстояла новая жизнь в новом сообществе. Которое ненавидела и считала изначально чужим. Офис – тот и тогда – был синонимом ада. Работа мне нужна была только для того, чтобы выждать время. Для чего выждать время? Жить не собиралась – не то чтобы долго, а вообще. Вряд ли тогда это было удобной демагогией. «Не собиралась жить» шло скорее от глубокого чувства собственной ненужности и беспомощности, растущей из этой ненужности. Так что работа в офисе была и работой над собой, как над ненужным и беспомощным предметом. Но эта работа для меня имела в виду некое не вполне понятное мне продолжение. Работа в офисе нужна не потому, что нужна работа, дающая средства для существования, а потому, что нечто меня ожидало после нее. Эта схема была мне ясна как нечто чувственное, как проклюнувшееся событие, и логически недоказуема. Если бы ответ был ясен, работать не стоило бы, а стоило бы терпеливо ждать и, не напрягая силы, подрабатывать. Адская машина маленького офиса требовала всего человека.
Машина ошиблась. Меня можно было уничтожить как сотрудника конторы, работающего на ресепшн, но я сотрудником не была. Соня сразу же объявила всем, что новенькая – только ее помощница, немного странная, хотя и работящая. Мне было двадцать семь лет, шла середина девяностых. В конторе заняла место девочки, подрабатывающей на каникулах в маминой компании. Место это было чрезвычайно зыбкое и свободное. Новой сотруднице был положен испытательный срок – два месяца.
Иерархия офиса была стройной и строгой, это был момент положительный. Не в каждой крохотной фирме с теневой подкладкой есть благородный, с оговоркой: по-своему, лидер. В «Рогнеде» такой был. Яков Михайлович казался умеренно моложе своих небольших сорока лет. В нем еще сохранялось желание быть Робин Гудом, ему нравилось раздавать сытные конверты. Яша, как его называли сотрудники, а часто и просто – Свердлов, хотя фамилия была Дашкевич, был худ, спортивен и умел носить рубашки так, что ему позавидовала бы звезда Дома моды. Впервые увидела его, когда выбежал из своего
