будут рады, будут любить бедную брошенную ими бабушку… И тот ребенок-калека, пусть он встанет на ножки и идет с папой и с мамой, и будут они жить вместе… А тот несчастный, который уже год не спит, с тех пор как сбил на улице ребенка, — пусть он подарит им свою новую машину, ладно. И та бедная женщина, которая украла у него со шкафа деньги, потому что он год пил, ел и одевался за ее счет… она обнищала… и эта женщина тоже уже полгода не спит и боится — пусть она выйдет за него замуж, и тогда деньги останутся в семье…
Так мечтала Валька, а органчик играл, кипятясь и подпрыгивая, и число ключей и «Мерседесов» росло на сцене, ящики с телевизорами громоздились один на другой.
И сама Валька давно уже тоже воплотила свои мечты в жизнь, она стала дородной крысой, превратила Эдика в крысенка и теперь хлопотала, устраивая новую жизнь в подвале телевидения, как раз под кладовой ресторана.
А Шура-Шашка раньше деда дошла до сцены и сказала:
— Выиграли все! И мы тоже!
И взяла себе ключи и положила их на капот «Мерседеса».
И велела:
— Подходить по одному! — И туманно пояснила: — По семье на рыло!
Все ее поняли сразу.
Шура-Шашка, златогривая, в шелках, с опухшей рожей, была награждена ревом зала и аплодисментами.
Народ начал действовать незамедлительно, но, поскольку музыка играла, все встали в дружную, чинную очередь, рядами, и, говоря друг другу «спасибо» и «пожалуйста», смеясь от души, они подходили к Шашке и получали из ее рук ключи, машину и ящик с телевизором.
Как-то все так волшебно устраивалось, никакой давки и смертоубийства, но дед все никак не мог дойти до своей Маши Барби, которая почти висела с петлей на шее на табуретке и нежно улыбалась, а ребенок стоял на страже около виселицы, держа Барби за ножки и ожидая момента, когда можно будет спрятать обещанную куклу за пазуху.
Дед никак не мог дойти до сцены, потому что везде вилась очередь, а он-то не занял очередь, то есть не встал в ряд, а впереди себя никто никого не пропускал, такие дела.
А кричать и что-то доказывать (да не нужна мне ни машина, ни квартира, а мне нужна кукла Барби) дед не мог, ему было как-то неудобно.
Таким образом, дед Иван с неизвестно откуда взявшимися косматыми детьми, которые всюду преданно его сопровождали, был отнесен в конец очереди.
Он стоял и смотрел, как все больше клонится кукла Маша в усталой руке ребенка, как шнурок натягивается на ее шее…
Он представлял, как больно и тяжело Маше, но ничего не мог поделать.
Он знал теперь, что она живая, и боялся, что она задохнется.
Сердце его больно билось в груди, горло пересохло.
Между тем органная музыка играла, вежливая очередь двигалась. Вот получили ключи от машины и квартиры родители больного ребенка, вот радостно повезли его в коляске… Вот он встал и, хромая, пошел ножками сам между папой и мамой…
А Шура-Шашка, испытывая страшное желание сорвать с себя парик или хотя бы почесать под ним больную головенку, тем не менее раздавала призы, радостно улыбалась и говорила какие-то вежливые фразы типа «Будем здоровы» или «Ну, поехали», которые помнила еще со времен своей застольной молодости.
Но сама она при этом зорко следила за растяпой Игорьком: он даже в очередь не влез, а стоял и глупо шарил глазами, ища потерявшуюся мать.
«Чисто телок», — думала Шура, но позвать сына было некогда, а вот почему он сам не идет к матери, Шашка не врубалась.
Она же не видела себя со стороны, не знала, что выглядит как принцесса цирка в своих черных шелках и с золотыми волосами.
Игорек искал совсем другую Шашку — тощую, как вобла, такую же жилистую, беззубую и загорелую, причем забинтованную.
Музыка играла, но никакого особого счастья она ему не приносила: Чума тосковал по маме Шуре как маленький.
Мимо него тащили ящики, толкали вручную «Мерседесы» (не в каждой ведь семье имеется шофер, приходилось волочь волоком), причем все обращались друг с другом с повышенной заботливостью.
Вот последние в очереди, дедушка с бабушкой, сверкая свежими синяками, передали молодым ящик с телевизором и взяли ключи…
Зал постепенно опустел.
Шура со стоном содрала с себя парик, кликнула сына, и мрачный Игорек сел за руль «Мерседеса».
Когда мать с телевизором взгромоздилась на заднее сиденье, Чума включил зажигание (если вы хоть раз угоняли соседский грузовик, вы легко справитесь с зажиганием) — и Шашкины уехали на новую квартиру.
А дед был уже у цели и готовился прыгнуть на сцену.
И тут раздался легкий писк — ребенок, карауливший Барби, был схвачен папашей за руку (семья давно взяла машину и ключи от квартиры и забыла насмерть о девочке, и только уже на улице, когда подрались, кому садиться за руль, бабушка вдруг завопила, что где Женька-то, совсем очертенели,
