Мы сидели, с мисками на коленях, бок о бок на диване Марго, макали кусочки кукурузного хлеба в густой томатный соус и, сыто рыгая, пытались перекричать работающий телевизор. Илария, спросившая меня о здоровье Марго, перекрестилась и печально покачала головой, когда я поделилась с ней уточненными данными. После чего она в свою очередь рассказала, что Агнес вышибла Табиту из квартиры, и это стало причиной очередного стресса у мистера Гупника, который, чтобы пережить образование новой трещины в семейных отношениях, стал еще дольше задерживаться на работе.
– Ну, если честно, то у него действительно в офисе много чего происходит.
– Это в квартире напротив много чего происходит! – Илария выразительно подняла брови, а когда Натан отошел в туалет, вытерла руки салфеткой и прошептала: – У
– Я знаю.
– Она приезжает погостить вместе с сестрой
– Ты присмотришь за ней, – ответила я. – У тебя это хорошо получается.
– Да уж, нехилый цвет для туалета! – К нам снова присоединился Натан. – Не знал, что уборные отделывают кафелем нежно-зеленого цвета. Там стоит лосьон для тела тысяча девятьсот семьдесят четвертого года выпуска!
Илария сделала большие глаза и поджала губы.
Натан ушел в четверть десятого, и, как только за ним закрылась дверь, Илария шепотом, словно опасаясь, что Натан услышит, рассказала, что он сейчас встречается с персональной тренершей из Бушуика, причем ходит к ней в любое время дня и ночи. Бедняга разрывается между мистером Гупником и этой девчонкой, поэтому у него теперь ни на кого другого вообще нет времени. Ну и что, скажите на милость, с этим делать?
– Ничего, – ответила я. – Каждый волен делать то, что он хочет.
Она кивнула, словно я поделилась с ней некой великой мудростью, после чего закрыла за собой дверь и зашлепала по коридору в квартиру напротив.
– Могу я тебя кое о чем спросить?
– Легко. Надия, детка, отнеси это бабушке! – Мина вручила девочке пластиковую чашку воды со льдом.
Вечер выдался на редкость жарким, и все окна в квартире Ашока были распахнуты настежь. Несмотря на два лениво жужжащих вентилятора, воздух оставался неподвижным. Мы готовили ужин в крошечной кухоньке, и я то и дело прилипала к мебели выпуклыми частями тела.
– Ашок когда-нибудь делал тебе больно? – (Мина тут же отошла от плиты и повернулась ко мне лицом.) – Я имею в виду не физически, а морально. Просто…
– Ты о моих чувствах, да? Хочешь узнать, не ходил ли он на сторону? Если честно, то он не по этому делу. Правда, однажды он выкинул фортель, когда я сорок две недели вынашивала Рачану и в результате стала похожа на китиху. Но когда мои гормоны улеглись и все такое, то я вроде его даже поняла. Хотя он мне за это дорого заплатил! – Мина раскатисто засмеялась. – Ты опять про того парня из Лондона?
– Он мне пишет. Каждый день. Но я…
– Ты что?
Я пожала плечами:
– Мне страшно. Я так его любила. И ужасно переживала, когда мы расстались. Ну а теперь я боюсь, что если позволю себе снова в него влюбиться, то в случае чего буду страдать еще больше. Короче, все очень сложно.
– А кто сказал, что будет легко? – Мина вытерла руки о фартук. – Это жизнь, Луиза. Давай покажи мне.
– Что показать?
– Письма. Брось! Только не вкручивай мне, будто не таскаешь их собой! Ашок говорит, ты вся светишься, когда получаешь эти письма.
– А мне казалось, консьержи умеют держать язык за зубами.
– У моего мужа нет от меня секретов. И ты это знаешь. Более того, мы очень внимательно следим за всеми поворотами твоей жизни здесь. – Она со смехом протянула руку, нетерпеливо пошевелив пальцами.
После секундного колебания я бережно извлекла пачку писем из сумочки. И Мина, не обращая внимания на суматошливую беготню ребятишек, на доносящийся из-за двери смех своей матери, смотревшей по телику какую-то комедию, на шум, духоту и ритмичное пощелкивание вентилятора над головой, склонилась над моими письмами и начала их читать.
