Всё та же я

– Парень, с которым ты познакомилась на балу.

– Это длинная история.

– О’кей.

– Просто он помог мне решить сегодня проблему с этим дурацким рисунком для Агнес. Я была в полном отчаянии.

– Значит, у тебя был номер его телефона.

– Мы в Нью-Йорке. У всех есть номера телефонов друг друга. – (Сэм, демонстративно похлопав себя по голове, отвернулся.) – Это ничего не значит. Правда. – Я шагнула к Сэму, потянув его за пряжку ремня. Я чувствовала, как счастливый уик-энд снова ускользает от меня. – Сэм… Сэм…

Сэм немного оттаял и обнял меня, положив подбородок мне на макушку:

– Все не так, как…

– Я знаю. Знаю, что все не так. Но я люблю тебя, а ты любишь меня, и мы даже успели заголиться. И это было здорово, да? То, что мы делали голышом.

– Типа на пять минут.

– Лучшие пять минут за прошедшие четыре недели. Пять минут, которые помогут мне продержаться следующие четыре.

– Да, но только не четыре, а целых семь.

Я засунула руки в задние карманы его брюк:

– Давай не будем ссориться. Ну пожалуйста! Не хочу, чтобы ты уезжал с обидой в душе из-за какого-то дурацкого звонка от человека, который вообще для меня ничего не значит.

Его лицо смягчилось под моим умоляющим взглядом; впрочем, как всегда. Больше всего мне нравилось в Сэме то, что он, весь из себя такой мужественный, буквально таял, когда смотрел на меня.

– Просто я злюсь на тебя. Злюсь на себя. На еду, которой меня накормили в самолете, или на тот бурито, или на что там еще. И на эту твою дамочку, которая даже платья сама толком надеть не может.

– Я приеду на Рождество. На целую неделю.

Сэм нахмурился. Приподнял мое лицо за подбородок. Руки у него были теплыми, немного шершавыми. Мы поцеловались, потом, целую вечность спустя, он выпрямился и посмотрел на табло.

– А теперь ты должен идти, – вздохнула я.

– А теперь я должен идти.

Я проглотила ком в горле. Поцеловав меня на прощание, Сэм закинул сумку на плечо. И я еще долго смотрела ему вслед, пока он не исчез за рамками секьюрити.

В принципе, мне несвойственны резкие смены настроения. Я не умею хлопать дверьми, хмуриться, закатывать глаза. Но в тот вечер, возвращаясь домой на метро, я прокладывала себе дорогу локтями в толпе и огрызалась совсем как местная жительница. И при этом постоянно проверяла время. Он сейчас в зале отправления. Садится на борт. И все, он… в самолете. Когда его самолет уже был готов подняться в воздух, у меня оборвалось сердце, а на душе стало совсем паршиво. Купив суши навынос, я направилась от метро в сторону дома, где жили Гупники. Оказавшись в своей комнатушке, я села и уставилась на контейнер с суши, затем – в стенку, после чего поняла, что больше ни секунды не могу оставаться наедине со своими мыслями, и постучалась к Натану.

– Войдите.

Натан, в обтягивающих шортах и майке, смотрел, с пивом в руках, американский футбол. Он бросил на меня вопросительный взгляд, явно давая понять, что ему сейчас немножко не до того.

– Можно поесть у тебя?

Натан неохотно оторвал глаза от экрана:

– Плохой день? – (Я кивнула.) – Нуждаешься в дружеском объятии?

Я покачала головой:

– Чисто виртуально. Если начнешь меня жалеть, я точно разревусь.

– А-а… Твой парень уехал домой, да?

– Натан, это был полный облом. Он проболел бoльшую часть времени, а потом Агнес меня задержала, хотя и обещала отпустить пораньше, так что у меня практически не осталось времени попрощаться, а потом… между нами случилась размолвка.

Со вздохом выключив звук, Натан похлопал по краю кровати. Я забралась на одеяло, поставила пакет с суши на колени, запачкав, как я обнаружила позже, соевым соусом форменные штаны, и положила голову на плечо Натана.

– Разлука для любви – что ветер для огня, – изрек Натан прописную истину. – Иногда разжигает, но иногда и гасит.