ОТВЕТ. Да.
ВОПРОС. После взрыва моста вас эвакуировали из Бриуэги и отправили лечиться в Берлин?
ОТВЕТ. Да.
ВОПРОС. Чем вы занимались после выздоровления?
ОТВЕТ. Я оставил разведку. Устроился обозревателем в «Бёрзен Цайтунг», работал журналистом.
ВОПРОС. Вы поддерживали связь с бывшими коллегами по разведке?
ОТВЕТ. Да.
ВОПРОС. Вы общались после той операции с итальянцем, который тащил вас на руках?
ОТВЕТ. Нет. В Берлине я узнал, что через неделю после взрыва моста его поймали и расстреляли республиканцы.
ВОПРОС. Когда вам поступило предложение снова заняться разведкой?
ОТВЕТ. В сентябре 1938 года мне предложили поступить на работу в СД.
ВОПРОС. Почему вы согласились?
ОТВЕТ. Мне было скучно заниматься журналистикой. Я согласился с условием, что не буду выполнять диверсионные задания.
ВОПРОС. То есть все-таки не настолько было скучно? Не хотелось больше лезть под пули?
ОТВЕТ. Не хотелось.
ВОПРОС. Вы фактически перешли в СД из абвера. Бывшие коллеги не противились этому?
ОТВЕТ. Нет.
ВОПРОС. Может быть, предлагая вам службу, в СД хотели насолить абверу? Вы были ценным кадром.
ОТВЕТ. Может быть. Спасибо.
ВОПРОС. До июня этого года вы знали, кто такой Рауль Игнасио Сальгадо?
ОТВЕТ. Нет.
Москва, 13 июня 1941 года, 20:15
Федорова пила коктейль и хохотала. Гости продолжали прибывать, почти все столики на верхнем ярусе были заняты. Костевича, однако, все не было: Сафонов заказал еще один бокал и пожалел, что не поужинал перед вечером.
— Именинник вообще придет? — поинтересовался Шишкин.
— Куда он денется! — ответила Федорова. — В прошлом году он опоздал на свой день рождения на сорок минут. Так что ждите, ждите.
— Олег, — обратился Шишкин к Сафонову. — Костевич говорил, что вы знакомы с писателем Холодовым. Откуда вы его знаете?
— Мы общались с ним после его московского творческого вечера в январе этого года. Попили с ним пива, неплохо подружились. Общаемся иногда в переписке, хоть и письма идут ужасно долго.
— Ха-ха, а мне он говорил, что пива не пьет, вот хитрец! — рассмеялся Шишкин. — Ну да ладно, ваше здоровье.
Он поднял бокал и сделал глоток.
— Боюсь, когда придет начальство, дорогая редакция выпьет здесь все, — заметила Федорова.
Зал внизу оживился. Сафонов посмотрел через ограду и увидел, что в ресторан входит Костевич, а за ним — еще двое.
— Именинник пришел! — закричала Федорова.
— Наконец-то, — улыбнулся Шишкин.
Все повернулись к лестнице, подняли бокалы и встали.
Костевич поднялся. Он был уставший, но довольно улыбался.
— Добрый вечер, дорогая редакция! — громко сказал он.
— С днем рождения, Тарас Васильевич! — хором прокричали пятнадцать человек. — Ура! Ура! Ура!
— Спасибо, спасибо, дорогие мои. Спасибо!
Он кивнул людям, стоявшим на лестнице ниже, и они тоже поднялись.
В одном из них Сафонов узнал Сергеева, новенького сотрудника отдела культуры, приехавшего из Самары — видимо, Костевич решил проводить его, чтобы тот не потерялся.
Второй был высок, черноволос, в плотном, сером в темную полоску костюме с красным бантом на лацкане и орденом на груди. Виски поседели, высокий лоб перерезали глубокие морщины, нос выгибался орлиной горбинкой над тонкими усиками.
Левый его глаз был черным, а правый — чуть посветлее, мутный и безжизненный, почти круглый, с широко раскрытыми веками. Это стеклянный глаз, понял вдруг Сафонов.
