Гельмут промолчал.
— Или хочешь сказать, что тебе сюда не надо? — ухмыльнулся водитель.
— Надо, — поспешно закивал головой Гельмут. — Подождите, а мост.
Водитель нахмурился.
— Что мост?
— Он был. — Гельмут напряженно думал. — Он был разрушен?
— Как он мог быть разрушен, если я по нему ехал? Слушай, друг, не в обиду, но тебе бы в психическую не помешало. Или проспаться как следует.
— Проспаться. — пробормотал Гельмут.
— Ладно, мне пора. Вылезай из машины, я поеду.
— Да, да, — сказал Гельмут, открывая дверцу. — Спасибо.
— Не за что.
Гельмут вышел из машины и вдохнул чистый вечерний воздух. Сознание постепенно прояснялось.
— Слушай, — сказал вдруг водитель. — Ты не знаешь, почему свалился на мосту?
— Нет.
— Дурак. Здесь все все знают о тебе. Один ты ничего не знаешь.
С этими словами водитель нажал на газ.
Гельмут остался стоять на обочине. Он оказался в самой обычной деревне — такие он помнил еще с детских лет, проведенных под Оренбургом. Все те же домики из почерневших бревен с окнами в резных наличниках, заросшие крапивой палисадники, серые поля огородов, сверкающая лужами грязная дорога. В воздухе по-прежнему пахло осенью, и это было странно, а небо затянули серые тучи, и от этого все вокруг тоже казалось серым, даже трава и деревья. Даже он, Гельмут, вдруг почувствовал себя сотворенным из серой массы.
В деревне было абсолютно тихо. Гельмут попытался прислушаться и различить хотя бы пение птиц или жужжание стрекоз, но все вокруг молчало. Тишина казалась оглушающей и беспокойной. На дальнем лугу поднимался белесый туман, и Гельмуту стало не по себе.
Надо найти болотное сердце, вспомнил вдруг он. Оно где-то здесь, в Черносолье.
Но где и как начинать поиски — он не имел ни малейшего понятия. Наверное, надо спросить у местных, подумалось ему. При слове «местные» снова стало не по себе.
Он подошел к ближайшему дому, совсем черному, с потрескавшимися бревнами, из-под которых торчал серебристый мох, поднялся по скрипучему крыльцу и, недолго помявшись, все-таки набрался смелости постучать.
Тишина.
Он постоял немного и постучал еще раз.
В ответ раздался скрипучий и приглушенный старческий голос:
— Иди к черту. Здесь все спят.
Значит, здесь все-таки кто-то живет, подумал Гельмут. Снова набравшись смелости, он постучал еще и спросил:
— Как же вы спите, если разговариваете со мной?
— Я сплю, — ответил голос.
— Но ведь сейчас день, — не унимался Гельмут.
— Я сплю, — повторил голос за дверью. — Сейчас ночь. Ночью все спят. И ты спишь.
Гельмут больше не стучал.
Он спустился с крыльца и растерянно оглянулся вокруг. Небо становилось темнее, воздух начал густо просвечивать синим, как обычно бывает в предсумеречные часы, туман на лугу стал плотнее, и запах сырости ощущался густым и холодным. По рукам забегали мурашки.
Он подошел к дому напротив — такому же старому, с такими же растрескавшимися бревнами. Постучал — на этот раз в окно.
— Не мешай спать, — откликнулись внутри почти тем же голосом, что и в первом доме.
Гельмут сглотнул слюну, зачем-то кивнул и зашагал дальше по дороге, к следующему дому.
Здесь он не стал стучать, а просто подошел к окну и робко спросил:
— Добрый вечер. Есть кто-нибудь?
— Все спят, — моментально ответили изнутри, будто ждали его, и голос был таким же глухим и старческим, и у Гельмута сжалось сердце.
Сумерки сгущались очень быстро, и лес вдалеке за туманом стал совсем черным, а туман на его фоне, наоборот, стал совсем белым и превратился в сплошную стену.
Гельмут прошел мимо нескольких домов — за ними деревня кончалась, дальше дорога уходила через туманные поля, петляя, в сторону черного леса. На отшибе стояла еще одна изба, не совсем похожая на остальные: бревна казались не такими старыми, а сам дом был немного больше остальных, и за
