ничего не получалось. Она прижимала руки к чреву и не могла понять, что не так. В хлеву телята вставали, пошатываясь, на слабых ножках, в курятнике наседки грели гнезда, в ульях матки откладывали тысячи яиц. Почему я бесплодна, недоумевала она. Сестра заваривала ей целомудренник, пар поднимался над кружкой, как надежда, Эмилия вдыхала его и пила отвар маленькими глотками.
Каждое утро Эмилия молилась бронзовой голове, которую Кристоф купил в Лейпциге, и однажды ночью бронзовый человек пришел к ней во сне. Он ласкал ее бронзовыми пальцами, а потом навалился прохладным блестящим телом и взял ее. Она лежала на траве и слушала плеск озера, пока бронзовый любовник делал свое дело. Маргаритки и одуванчики упирались ей в спину тычинками.
Когда муж оставил в ней свое семя, она почувствовала, что в чреве наливается тяжесть, весомый металлический груз. Представляла, как внутри зарождается и начинает расти бронзовый младенец, медовый младенец наполняется сладостью.
Потом в больнице ее уложили на белоснежную койку и попросили раздвинуть ноги. Так надо, уверяли они. Хорошо, что вы согласились на операцию. Они сказали не бояться маски и дышать как обычно, считать в обратном порядке и вдыхать газ. Эмилия не боялась, никогда не боялась, и не просто согласилась на операцию, а сама просила о ней, ведь таким был ее долг, а свой долг она всегда исполняла с радостью. Десять. Девять. Восемь.
К концу осени ульи затихают: все трутни изгнаны, старые и больные пчелы оставлены умирать на холоде. Эрих заглядывает внутрь и говорит: «Не переживайте. Папа скоро вернется». Да, когда окна покроются морозными узорами, они вместе с папой будут греть пфеннинги на печке и прикладывать их к стеклам, чтобы увидеть заснеженный сад, будут рассматривать альбом про фюрера. Сколько месяцев уже прошло без папы? И кто знает, сколько еще пройдет (и кто знает, сколько у него за спиной смертей и пожарищ).
— К Рождеству война закончится? — спрашивает Эрих.
— Хорошо бы, правда? — откликается мама, но ведь это не ответ, а вопрос.
На следующей неделе мама и тетя Улла берут Эриха в церковь в будний день.
— Кто-то умер? — спрашивает Эрих, потому что церковь полна народа.
— Нет, — отвечает тетя Улла. — Надо решить, какой колокол оставить.
— Зачем? — удивляется Эрих.
— Остальные фюрер забирает для войны.
Эриху хочется спросить, что фюрер собирается делать с колоколами. Может, они нужны ему для парада победы? Отпраздновать окончание войны? Но тут появляется бургомистр.
— Осанна — самый старый и поэтому самый ценный колокол. Предлагаю оставить его.
— Святой Павел красивее, — замечает герр Куппель. — Какая изящная у него кайма из виноградных листьев, какая изысканная надпись…
— Лютер превосходит прочие по техническим характеристикам, — вмешивается фрау Ингвер. — Об этом писал известный колокольный мастер.
— Лучше всех звучит Архангел Гавриил, — говорит пастор. — Мне было шесть лет, когда я первый раз позвонил в него. Веревка потянула меня за собой вверх, мне показалось, еще чуть-чуть, и я достану до неба, а воздух вибрировал от нежного звона.
— Лютер самый тяжелый.
— Осанну слышно даже в Лейпциге.
— Архангел Гавриил спас деревню от пожара.
Как выбрать?
— Можно ведь и ничего не отдавать, — раздался голос из задних рядов.
Все обернулись, чтобы посмотреть, кто решился высказать такое немыслимое предложение. Бабушка Кренинг.
— В других деревнях и городах жители прячут колокола. Заваливают бревнами, закапывают в землю. Они знают, чем это грозит, и все же…
Жители здешней деревни были не такими.
Когда слуги фюрера пришли за колоколами, они забрали их все.
В январе Эрих с мамой каждый день ходят на озеро и проверяют толщину льда, каждый день продвигаются чуть дальше по затвердевающей шкуре. Когда мама решит, что лед встал, они привяжут к ногам коньки и понесутся по застывшей воде. Мама научит Эриха кружиться. Выбери неподвижный ориентир, скажет она. Смотри на него. И если Эрих вдруг потеряет равновесие, если мир вдруг наклонится и лед начнет стремительно приближаться, то на мгновение Эрих заметит темные тени, скользящие в глубине. Но мама поймает его за руку и удержит. И щеки ее зарумянятся от мороза. Королева льда! Эта картина несказанно мучает меня. У меня нет ориентира. Я нигде. Я ничто. Я никогда не держал маму за руку и не скользил по воде. Не слышал, как с веток осыпается снег. Не видел свое дыхание на морозе.
Когда приходит весна и луга расцвечиваются лютиками, примулами и фиалками, мама отправляет Эриха в сад следить за вылетом пчел. Она отпускает его одного, только просит не разговаривать с работниками.
