Это Булгарин сохранил архив своего друга Рылеева, и тем спас помянутых в тех записях людей. Это Булгарин напечатал в своей «Русской Талии» отрывки — 7–10 явления I действия и III действие «Горя от ума», сохранив для литературы авторский вариант рукописи с надписью: «Горе мое поручаю Булгарину. Верный друг Грибоедов. 5 июня 1826». Назавтра Грибоедов уехал в Персию, и уже не вернулся…
Слушайте, это булгаринский друг Кюхельбекер считал его лучшим журналистом России. Это Пушкин писал: «Вы принадлежите к малому числу тех литераторов, коих порицания и похвалы могут быть и должны быть уважаемы». Это Булгарин 14 декабря 1825 был на Сенатской и кричал: «Конституцию!» (а смех и шутку Рылеева: «После победы мы тебе голову отрубим на твоей «Северной пчеле!» идиоты позднейших времен стали приводить всерьез)…
Потом идиоты и мерзавцы (что часто одно и то же) будут передавать, что «Булгарин выдал Кюхельбекера», сбежавшего было после разгрома восстания. Это на деле означало: на вопрос: «Интересно, у вас нет сведений, где Кюхельбекер может скрываться?» — последовал ответ: «Длинный, тощий, нескладный, носатый — да где ж он долго может скрываться…» Так это все знали!.. Трактовка исследователей: донес и составил словесный портрет, по которому Кюхельбекер был арестован. (Вот это называется — гены народа, давшего дознавателей 1937 года.)
Но вообще — ругань и вражда среди литераторов дело обычное. Зависть и клевета тоже дело обычное. С чего такая каша заварилась?
Знаете, характер Булгарина стал дополнительно ясно виден в 1830 году. Это так вышло. В 1829 Михаил Загоскин, стало быть, опубликовал свой знаменитый роман «Юрий Милославский». Хвалили, раскупали, даже царю понравилось. А Булгарин дал в своей «Северной пчеле» разгромную рецензию. (Враги потом говорили об его зависти, но ни «Выжигин», ни «Дмитрий Самозванец» у Булгарина еще не вышли, соперничества авторов и книг не было на тот момент.) Булгарин полагал, что писать надо иначе, и исторические события изображать иначе, и вообще метод не тот. Однако Николай «Северную пчелу» просматривал, и велел Бенкендорфу передать Булгарину, чтоб хулить роман не смел, потому что книга прекрасная и очень понравилась; щелкопер много на себя берет. Что же делает Булгарин? Булгарин в следующем номере печатает совершенно хвалебную рецензию!
Шучу, шучу!!! Это было бы естественно для Булгарина из официальной истории русской литературы. Это было бы единственно возможно для советского критика после отзыва Сталина. А Булгарин? В следующем номере печатает продолжение рецензии, еще более разносное! Ничего? Это — уже начало 1830 года, он уже такой самодержавник и реакционер, что дальше некуда, ага.
Николай сердился сдержанно — бровь поднимал. Он поднял бровь и посоветовал Бенкендорфу мерзавца посадить. Сей же час. А советом императора манкировать было не принято.
Бенкендорф подошел к вопросу грамотно. Во-первых, потом может быть не столько скандал, сколько посмешище — повод несолиден, наказание несоразмерно и скорее нелепо. А ему же потом отвечать. Кроме того — арест надо соответственно оформить, а это бумажная волокита, а потом хлопоты. И он поступает мудро: сажает Булгарина, как бывшего офицера, на гарнизонную гауптвахту. А для равновесия, когда будет царю докладывать — сажает за компанию и Греча. Чтоб не скучали. Разрешение на газету его? Пусть ответит.
При следующем докладе Николай интересуется: ну как? Бенкендорф: сидят как приказано, Ваше Величество. Сидят? А кто еще? А Греч. Гм. И где сидят? На гауптвахте, чтоб быстрее было. И как? Глубоко осознали, Ваше Величество. А Николай, прочитав рецензию и посадив автора, как-то критически задумался о романе. Ладно, хватит с них на первый раз, выпускай.
Вот после этого наглый Булгарин в своем редакционном кабинете, под портретом Государя над письменным столом, написал дату своей посадки. Так она всегда была, ее все посетители и читали. И молва по столице шла. И ничего!
Итак — все началось с гениального нашего Пушкина и известной его фразы: «Ай да Пушкин, ай да сукин сын!» Это он написал «Бориса Годунова». Занавес!
4 сентября 1826 в Михайловское въехала фельдъегерская тройка, и Пушкину объявляется распоряжение Государя: прибыть тотчас в Москву. 8 сентября в Москве его принимает Николай I: объявляет свою милость, конец ссылки, назначенной двумя годами ранее еще Александром I, он сам будет пушкинским цензором. «Теперь ты уже не тот Пушкин, что был прежде. Теперь ты мой Пушкин». Двухчасовой разговор за закрытыми дверьми; знаменитое свидетельство очевидцев: Пушкин выходит со слезами умиления на глазах. Вскоре письмо от Бенкендорфа, из только что учрежденного III Отделения — открытым текстом: «Сочинений ваших никто рассматривать не будет; на них нет никакой цензуры: Государь Император сам будет и первыми ценителем произведений ваших, и цензором». Можете знакомить Его Величество лично, можете через меня. Мир-дружба, счастливый путь!
Пушкин начинает счастливый путь с завтрашнего же дня. Не знакомя Николая ни лично, ни безлично, ни через Бенкендорфа, он лишает его счастья стать первым ценителем — и читает привезенного «Бориса Годунова» друзьям и поклонникам в гостиных и салонах Москвы. За месяц с лишним следуют семь читок в широких кругах гостей: свет, литературная элита, знаменитости. С рукописи же снимает писарскую копию и передает в только что образованный журнал «Московский вестник» для публикации в неполном виде. А безутешный царь все еще лишен возможности быть хоть сто первым ценителем, не говоря уже цензором.
Слухи о «Годунове» ширятся, доходят до Бенкендорфа, и уже вернувшегося в Михайловское Пушкина (на столичную жизнь денег нет) настигает письмо: представить трагедию на чтение Государю же! Высоким казенным штилем, официальными оборотами, сказано в духе: Александр Сергеич, вашу же мать, ну мы же договорились, ну к вам же с открытой душой, ну что ж вы в протянутую руку-то плюете, ей-богу, что, дать царю почитать трудно было?..
Рукопись присылается в III Отделение, царь читать почему-то расхотел, указывает Бенкендорфу дать ее на рецензию «верному человеку». А в «Московский вестник» летит от Пушкина письмо: форс-мажор, печатать нельзя, договор разрываю, но я не виноват — царь есть царь. (Получил ли Пушкин
