Наша постель — попона боевого коня!
Благородный дон, большого ума мужчина, поразмыслил и сообщил, что простой народ готовится праздновать канун Мики Праведного.
Разнообразие не поощрялось: король изображался двадцатилетним красавцем в латах, а дон Рэба — зрелым мужчиной со значительным лицом.
Ну, в общем, м-м-м… мощные бедра!
Дон Пифа висел над столом и работал как землеройный автомат: костей после него не оставалось.
Третье! Диалоги Руматы с многоученым Будахом и предводителем Аратой. А ведь это, мои дорогие, диалоги платоновской школы. Они обманчиво просты, ясны и кратки. Но это — о самых серьезных проблемах политической философии. Вроде как и школьнику понятно. А потому что мыслят ясно! А ведь это — обо всех и всегда, и что важно: это о нас здесь и сейчас.
И когда Будах объясняет Румате совершенное устройство государства, подобное природной пирамиде (крестьяне-ремесленники-военные-духовенство- король), совершенной геометрической форме, где уже невозможно улучшение, — о боже! это то идеальное устройство государства, которое некуда уже дальше переделывать и совершенствовать, о котором полтораста лет назад говорил Гегель применительно к государственному устройству Наполеона, — и в самом конце ХХ века, через тридцать лет после «Трудно быть богом», скажет Фукуяма, предвещая конец истории: демократия и капитализм победили, чего уж лучше может быть, приехали.
И когда Румата — с позиции Бога! то есть Истины! — объясняет Будаху, что невозможно искусственно, со стороны, ускорить человеческий прогресс, ускорить улучшение нравов, ускорить достижение приличной жизни и счастья, — это спор многовековой, и сегодняшний, принципиальный, серьезнее некуда. Нынешние мигранты и либералы, средневековые законы Среднего Востока и разрушительное дикарство постколониальной Африки, столкновения правых и левых взглядов на грани гражданских боев — это тот спор, который предсказали Стругацкие — в 1964 году!!! Вы понимаете?..
Роман этот изучен-переизучен, толкован-перетолкован, но кое-что так и не сказано. А именно:
Вопрос «вмешиваться — не вмешиваться» решается двойственно, это проблема дуалистическая в принципе: теоретически — предоставить своей судьбе, ибо свой путь каждый должен пройти сам, иначе не созреет, не достигнет цели, будет искусственно снабжаться дядями, иждивенец цивилизации; практически — нельзя не вмешаться, не рубить зло, не насаждать добро твердой рукой, не ходить по путям сердца своего, потому что такова сущность и доля человеческая. И потом оказывается, что — против теории — сердце было право. То есть:
Не в правоте правда, а в следовать путями сердца своего, подчиняться искренним порывам души твоей — в этом правота.
Нерасчетливое, но справедливое и нетерпимое к злу сердце человеческое — выше рационального расчета.
Отсюда у Стругацких появятся прогрессоры — просветители-колонизаторы, законспирированные специалисты по имплантированию высшей культуры в отсталые народы. Вмешиваться! карать зло и насаждать ростки добра! — то, что порывался делать еще Саул в «Попытке к бегству», и что станет отдельной и важнейшей профессией мира будущего Стругацких.
И — очень важная, принципиально важнейшая вещь, которую принципиально не желали замечать у Стругацких важные реалисты и серьезные критики; о, любя поминать Бахтина с его карнавальной культурой и прочее. Стругацкие в современной им советской литературе оказались, явились, поставили себя в положение шутов, которые в колпаке с фантастическими бубенчиками говорят правду. Всем! Вслух! Прилюдно! Умную, горькую, порой безнадежную правду… Массовыми тиражами! Да еще издевательски приговаривая свое знаменитое: «Легко и сладостно говорить правду в лицо королю»!
Это шут шекспировского замеса, такой непринужденный мудрец, предсказания его как бы небрежны, ирония горька… Королевская цензура подписала ему пропуск: а, безвреден, фантазирует, что с них взять…
Они были одни такие. Мудрые, талантливые и легкие. Прозрачная сеть фантастики на их книгах — как ленточки маскировочного костюма на снайпере. Думаешь, что холмик травы — а тебе оттуда прилетело.
…Подобные Стругацким рассуждения в реалистическом антураже Тендрякова или Айтматова, скажем, — критики и тусовка писали бы от восторга кипятком: о, как мудр писатель! То есть: не хватало элементарно ума понять коэффициент условности. Снобы вообще глупы и конформисты. Но мы здесь с вам сейчас не снобы…
И вот следующая книга, эпохальная, поразительно провидческая, гениальная: «Хищные вещи века».
Саул в «Попытке к бегству»: необходимо драться с фашизмом в любом обличье. Румата в «Трудно быть богом»: драться с фашизмом в любом обличье. И вот: фашизм побежден! Последний на Земле фашистский путч давно подавлен! Наступила эпоха мира, покоя и процветания. Ну — каково?..
И вот тут оказывается самое ужасное. Иван Жилин, разведчик и бывший космолетчик, послан узнать: как, почему, что это за сеть действует — что люди погибают неизвестно от чего, неведомым образом, от полного истощения нервной системы. И он попадает в коммунистический рай: для всех всего вдоволь, труд необременителен и недолог, благосостояние наступило, идеальное общество построено. И что?
И они самоуничтожаются, разлагаясь заживо — им нечего больше хотеть! Они развлекаются: экстремальный спорт в виде дурацких игр со смертью, тайные эстетские общества уничтожителей искусства, ежедневный экстатический типа вечера музыки и танцев — одуряющий кайф звука — «дрожка», интеллектуалы-провокаторы, которые ценой терактов и собственной гибели пытающиеся хоть как-то расшевелить это гниющее людское болото. Всеобщее ожлобление — при всеобщем доступе любых культурных благ.
И Жилин раскапывает секрет: там научились ловить кайф напрямую, типа сильнейшего наркотика, дающего сильнейшее наслаждение — и тогда все
