вывод, а? Очень вдохновляет на подвиги во славу Родины.
Пушкин так и написал: «Черт догадал меня родиться в России с душою и талантом». И Гога, великий Товстоногов, вывесил эти слова эпиграфом к своему гениальному спектаклю «Горе от ума»: черные летящие строчки на белом прямоугольнике в верхнем правом углу зеленого, закрытого еще, занавеса. Через пять спектаклей эпиграф приказали снять!..
Да, так вот и Пушкин. Н-ну-с?
1830 год, напечатаны «Повести Белкина», гениальная короткая проза. Вершина — «Станционный смотритель» — умер бедный старик, разбитый бегством дочери с офицером. Внимание: вот он — первый Маленький Человек в русской литературе.
(Простите — невольная мысль, навеянная современными нравами. Гендерные отношения в русской классической литературе правильные, прогрессивные: Первой была бедная девушка Лиза, которая утопилась в пруду, а уже Вторым Лишним Человеком был мужчина, станционный смотритель. И! И! Возможно, когда старик был юн — по реальному календарю, кстати, это около сорока лет назад — как сходится время! — если бы он женился на юной бедной Лизе — что за союз, что за несчастья обрушились бы на их головы!.. М-да, они и так обрушились. Если человеку суждено стать несчастным — Господь найдет способ непредсказуемый.)
А вот и лишний Сильвио: угробил свою жизнь ради ответного выстрела и сгинул.
А вот и потрясающий и гениальный «Медный всадник», мудрый, трагический и беспощадный. Евгений — получите образ героя. Маленький человек, уничтоженный стихией Великой Империи.
А вот стойкий и благородный Дубровский, сгинувший неудачник.
Но была ведь и «Метель», и «Барышня-крестьянка», и стойкий винтик Империи маленький офицерик Петруша Гринев — конец хороший, свадьба и так далее. Но ни фига — высится надо всеми гигантская фигура Евгения Онегина.
Литературные достоинства и резоны прекрасны и понятны. Это уже антисентиментализм, антиромантизм, антисюжетность, антиприключенчество — недаром Пушкин любил Стерна. Для своего времени «Онегин» — это даже модернизм, отказ от канонов, циничная пародия на романтизм в письме Ленского, изложение стихами того, что до этого в поэзии не мыслилось: то есть тут нет ничего поэтического с тогдашней точки зрения, в тогдашней традиции, в тогдашнем представлении о сущности поэзии. Это был наглый эстетический бунт! И герой — не героический, не байронический гордый и отверженный одиночка разочарованный во всем — а благополучный разгильдяй, которому в жизни просто делать нечего.
О’кей, мы все понимаем. Но на фига нам нужен по жизни сей никчемушник, трутень, циник и раздолбай? Он страдает? Это нам, знающим о колымских концлагерях, подвалах Лубянки, нищете колхозников, говорят об его страданиях?! Нам бы его проблемы, с его-то доходами, здоровьем и внешностью. Это обвинение обществу тому? Нас от своего-то общества тошнит, нам бы своих наследничков богатых дядей перевешать с конфискацией, нам о своей стране думать надо, как выжить дальше, как самому-то жить на зарплату, в частности!
Чему может научить Евгений Онегин? Что он может дать, передать, вселить в читателя хорошего, сделать его умнее и лучше, помочь жить как-то? Что надо иметь много денег, никаких обязанностей, метко стрелять, троллить друзей и влюблять в себя девушек? Знаете, для этого есть куча литературы специальной.
Значит — для понятности. На художественный уровень «Евгения Онегина» я не замахиваюсь ни разу — я восхищаюсь. Это сейчас. А в школе ни фига не восхищался. До фени было. В школе мы читали Евтушенко и Вознесенского, Багрицкого и Симонова мы читали.
Но что касается уровня идейного Евгения Онегина как одного из центральный героев русской классики — ладно, мне до фонаря, я человек уже устоявшийся, для меня он — экзерсис поэта, музейный персонаж, штрих юного образования. Но вот то, что Лишний Человек — сидит на троне русской литературы! — вот это симптоматично. Заставляет задуматься.
Если литература отражает жизнь — жизнь наша какая-то вывихнутая, и представление о ней вывихнутое, и идеал не то треснул, как зеркало, не то помялся, как пончик.
Пушкин был таки да великий русский гений, и вот великая «Сказка о рыбаке и рыбке»: нет сил вылезти из нищеты, подвалит чудо, выловишь ее, золотую, и голова кругом, разинешь рот шире возможного — и не быть старухе ни столбовою дворянкой, ни царицей, ни уж тем более владычицей морскою, а сидеть вечно развалиной у разбитого корыта, доживая век свой в воспоминаниях о былом величии и собственной незадачливости. Да это аллегория всей истории русской, всей жизни нашей многострадальной…
А вот и Лермонтов, а вот и Печорин!
Прекрасный «Маскарад» — профессиональный игрок Арбенин, катала то есть, на сегодняшнем новоязе, приблатненной фене, приревновал жену и отравил, а после рехнулся сам. Откровенный парафраз «Отелло». Но там — герой, чужак, защитник отечества — и полюбившая старого рубаку за «былое и раны» юная аристократка — а здесь современное бытовое снижение, опрощение: и он полумаргинальный никто, и она тихое безответное создание. Мораль? — есть: верьте жене, не верьте сплетням, и лучше не играйте в карты.
Байронизм сжигал Лермонтова! «Демон» как аллегория разочарованного всемогущества, отверженного гордеца. «Мцыри» как гимн борьбе и свободе (простите ради бога ходульный оборот, но правда ведь).
«Толпой угрюмою и скоро позабытой…» — писал Лермонтов о поколении. Чайльд-Гарольд, перепутавший стилистику страны, занесенный в реестры,