Юноша скользнул взглядом по собравшимся. Торговец тканями прятал глаза. Мастер благовоний сложил на животе пухлые, нежные, как у его покупательниц, руки и смотрел вдаль. Кузнец, самый бедный из них, молча разглаживал складки чистой белой галибии. Он не смел показаться в таком обществе, не принарядившись.
Ювелир вытянул губы в трубочку.
– Кто учил твоего отца, мальчик? Бродячий сказитель? Гадальщик? Продавец козлятины с Речного базара?
Юноша вздрогнул, как от пощечины, но смолчал. Он успел вдохнуть и выдохнуть, прежде чем ответить:
– Я рассказал об отце всем, когда вы меня нанимали. Мой дед Зуба?р был лекарем в дружине Черного Азаса и спас жизнь лучезарному, когда того поразила отравленная стрела. В благодарность он получил вознаграждение и стал целителем здесь, в Джамайе. Моего отца, тоже лекаря, учили жрецы из храма Джахата.
Его прервал смех торговца, похожий на треск грошовой погремушки.
– У меня есть друг, Бахри, он готовит тростниковую бумагу для палаты писарей, – вкрадчиво заговорил купец, и по спине юноши пробежал холодок. Бахри, это имя из самого страшного кошмара. Джен дорого бы дал, чтобы никогда его не слышать. Торговец между тем продолжил:
– Его жена недавно померла от укуса черепной мухи. Ее лечил Зейд, сын Зубара, и, скажу тебе, лечил без толку. Бахри нашел лучших лекарей, и что они ему сказали? Клянусь всеми бесами, ему сказали, что толстуху убивает не яд мухи, а лекарства! В гневе мой друг рассказал об этом своим друзьям и узнал, что Зейд лечил старика от болезни живота, и убил его, лечил парня, у которого загнила пораненная нога… твой ублюдок-отец отрезал мальчику ногу, но гниль дошла до сердца и убила его!
К щекам Джена прилила кровь. Отвечать было нечего, и он молчал, слушая, как, переходя на визг, тараторит купец:
– Бахри говорит, у твоего дома толкутся люди! Требуют деньги за убитых! Палата писарей пошлет твоего отца рыть каналы с преступниками! И я должен доверить тебе сына?
«Какой свинье доверял твой отец, когда воспитывал тебя?» – хотелось спросить Джену. Наверное, он бы даже сказал это. Он потерял заработок, ему опостылел жирдяй, осыпающий больного старика оскорблениями, надоели прячущие глаза родители.
– Господин должен деньги за этот урок, последний, – спокойно произнес юноша, едва торговец умолк.
Он догадывался, что ему не заплатят. Но если у него нет слов в защиту собственного отца, то должен же он отыскать хотя бы денег.
Над головой Джена голосили вороны. Неряшливые птицы считались спутниками Джахата, бога ученых и мудрецов, и со всей Джамайи слетались на храмовую площадь, где жрецы в плащах из перьев бросали им мясо. Близился Час Пыли, следующий за третьим пополуденным звоном, и уличные торговцы прятались в тени в ожидании вечернего наплыва покупателей.
«Храмовый круг заложен Аасимом ас-Джаркалом, первым из царей-колдунов. Лучезарный сам отмерял землю и проводил дуги и линии. Может, потому- то храмовый круг совсем не круглый», – некогда рассказывал Джен. И добавлял: «А может, потому, что владыка отмерял площадь в чистом поле, а теперь вокруг нагромоздили зданий».
Парень поморщился, отгоняя воспоминания. Кто знает, когда еще он будет это рассказывать и кто его будет слушать?
Меньше всего Джену хотелось идти домой, хотя он знал, что именно так и следует поступить. Однако он брел наугад, куда глядят глаза, куда выведут ноги, не особо заботясь, куда его занесет. Тонкие белые иглы колоннады отбрасывали такие же тонкие иглы теней, протянувшиеся по позолоченной солнцем пыли. Казалось, тощие лошади и изнуренные ослы переступают по мерцающей дороге.
Идиот. Трусливый идиот! Не ввязываться в перепалку с торгашом – это хорошее воспитание. Да, как же! Как теперь показаться на глаза Сахре? Как возвращаться к отцу после всего, что он наговорил, но главное – не сказал и не вытребовал?
Кривые улицы сплетались, уводя все дальше от родных кварталов. Сперва храмы и торговые дома сменились районом старинных зданий и аллей, что пролегли меж особняками богатых, но незнатных горожан. Старый город был так тесен, что казалось, здесь нечем дышать. Джен почти обрадовался, когда вдоль улицы потянулся запах хлеба. Юноша ускорил шаг в надежде проскочить Мучной квартал, где располагались харчевни, чайные дома и продуктовые лавки. Сегодня за пазухой не звенела мелочь, и он не мог, как прежде, зайти по пути домой в харчевню.
За Мучным кварталом дорога уходила вниз, и Джен не заметил, когда в лицо дохнуло рыбой, запахом водорослей и дегтя. Речной базар раскрыл непритязательные объятия, он принимал всех: и тех, кому не хватало денег на краюху хлеба, и посланцев из белокаменных дворцов по ту сторону реки.
Будто нарочно, мысли возвращались к мигу, когда Мазрой выплюнул:
– Ты свободен.
Парень не двинулся с места, и купец крикнул:
– Мы с тобой закончили! Убирайся!
Больней всего ранили не слова, а то, что в глубине души юноша понимал ювелира. Будь у Джена деньги, он бы и сам так поступил. Одно дело, если не можешь похвалиться именем известного книжника, и другое – скрывать, кто учит твоих детей. Конечно, он прогнал бы сам себя. Тут даже спорить не о чем! «Дурак… дурак! – твердил Джен. – Меньше бы разглагольствовал о царях с колдунами – мог бы стать незаменимым наставником! Научил бы писать вязью быстро, как секретари в палате писарей. Рассказал, как складывать в уме большие числа. Как бы они отказались от тебя? Хоть бы ты сам пробирался
