рассчитывали на то, что попасть на авианосец неприятелю просто не удастся.
Впрочем, уровень защищенности штаб-квартиры ЩИТ-а был прекрасно проиллюстрирован в первом фильме про Мстителей, когда несколько бойцов под предводительством Бартона сумели натворить тут делов. Это учитывая, что тогда был практически полноценный штурм, с тревогой, со слаженными действиями и прочими радостями жизни. Мы, в отличие от загипнотизированного Соколиного Глаза, шли тихо, так что и проблем у нас было меньше.
Неладное я почувствовал неожиданно. Это было похоже на всплеск на водной глади какого-то озера, всплеск, который обращает на себя внимание. Интуиция, заботливо взращиваемая все эти годы, взвыла раненным медведем, но слишком поздно.
Бойцы Брока упали практически одновременно. Я вывернулся, встал в стойку, пытаясь понять, откуда опасность, когда по ушам ударил резкий свист, словно от летящей пули. На секунду мир поглотила темнота…
У меня было ощущение, что я моргнул. Всего лишь — моргнул. Закрыл глаза на секунду, и, когда открыл, все те события, которые произошли до того, как я открыл глаза, превратились в размытое пятно. Словно короткий миг тьмы отделил сон от яви, и я, наконец…
…Проснулся…
Из груди вырвался болезненный хрип, а по глазам бил свет, брызги которого расплескались по сетчатке, превращая картинку перед моим взором, в какую-то сероватую муть.
— Влад! — такой знакомый голос. Такой родной. Такой любимый. — Наконец-то… боже мой, как же ты нас напугал!
— Лиза, — я едва разлепил губы. — Что… ты… здесь… делаешь?
Приходилось делать длинные паузы в словах. Горло саднило, словно наполненное кусками мелкого, колючего стекла.
— Тише, тише, милый, — я почувствовал прикосновение. Нежное, доброе, мягкое прикосновение к щеке. Эту ладонь я узнал бы из тысячи.
До моего уха донесся всхлип. Кто-то плакал. Плакал украдкой, явно пытаясь задушить собственные рыдания. Напрасно.
— Лиза… — проморгавшись, я, наконец, увидел лицо. То самое — такое родное, такое любимое. То самое, которое уже отчаялся когда-либо увидеть так близко. Карие глаза — такие очаровательно огромные, окруженные мягкими ресницами под тонкими крылышками бровей. Этот нос — такой очаровательно неправильный, немного кривой, но от этого не менее прекрасный. Тонкие губы, в которых можно найти столько недостатков, но которые были милы мне больше, чем самые сочные и красивые губы на свете.
Лицо любимой женщины. Моей жены…
…Той, что ушла к другому. Той, что разбила мне сердце, унизила на глазах у всех. Той, что забрала двух детей, не оставив мне даже шанса с ними видеться. Той, что должны была быть сейчас в какой-то далекой стране, вместе со своим новым избранником.
Почему она здесь?
— Тише, любимый, ну чего ты? — она плакала. При этом губы ее были изогнуты в счастливой улыбке, да и в глазах застыло выражение всепоглощающего счастья. — Главное что ты жив, понимаешь?.. Не представляешь, как сильно ты нас напугал. Я чуть с ума не сошла, когда узнала, что ты прыгнул с моста. Мой маленький, милый глупыш!
Она снова всхлипнула, вытерла слезы тыльной стороной ладони, пригладила мне волосы.
— Знайте, Владимир Игнатьевич, что вас ждет очень серьезный разговор дома! — безуспешно пытаясь придать голосу строгости, проговорила она. — Очень-очень серьезный!
И снова всхлипнула. Я закрыл глаза.
Что-то было неправильно. Была какая-то мысль, которую никак не удавалось ухватить за хвост. Как будто… будто мне снилось что-то важное? Но что?
Видимо, я заснул, сам не заметив этого. Потому что, когда я проснулся в следующий раз, тело мое уже слушалось меня отлично. Да и доктор, который пришел меня осматривать, ободрил:
— В принципе, Владимир Игнатьевич, у вас все в порядке, — в дежурной улыбке доктора не было не грамма теплоты. А вот во взгляде жены, что стояла рядом, с беспокойством глядя на меня, теплота была. — Думаю, вас можно будет выписывать уже завтра… При условии, конечно, что вы пройдете весь курс психологической реабилитации.
И такой требовательный взгляд в мою сторону.
— Мы все пройдем, — твердо ответила Лиза, не дав мне и слово вставить. Потом повернулась ко мне, улыбнулась мягко, нежно: — Вместе. Мы теперь все будем делать вместе.
А в следующий миг, другой незнакомый голос, решительно потребовал:
— Милый! — Лиза бросилась ко мне, обняла, уткнулась носом мне в ухо. Ее обеспокоенное дыхание согревало, словно мягкое майское солнце. — Мне показалось, что тебе больно… Что случилось?
