осматривал меня, мазал кровью, дегтем, молоком и хрен знает чем еще. Резал мне руки, капал моей кровью в огонь, что-то пытался увидеть там. Давал мне какое-то горькое питье, от которого были видения. Майлог хотел принести меня в жертву.
Мы стояли совсем рядом. Эрнан обнимал меня за плечи, глядел мне в глаза…
Я пыталась представить пятилетнего мальчика, семью которого жестоко убили, его самого увезли из дома и целый год вот так… Как он мог выжить? Не сойти с ума? Как смог остаться человеком…
Эрнан облизал губы.
– Они много говорили о чем-то, твой отец и жрец Темного, даже спорили. Я не понимал, о чем, понимал лишь, что Майлог чего-то хочет, а жрец против. В конце концов от меня отстали. Знаешь, когда Майлог вел меня на казнь, на скалу, то сказал: «Я оставил тебя в живых только потому, что надеялся, что ты спасешь моего сына. Пусть не сразу, спустя годы. Но теперь уже некого спасать. Мои сыновья мертвы». Я не понял тогда, подумал даже, что он придушил в гневе Хаддина. Но Хаддин был мертв иначе.
– Но это еще ничего не значит! Нарин, если отец не нашел ответ, то, возможно, найдем мы?
Он покачал головой.
– Я говорил со жрецами, Тиль. Не только с нашим, с разными. В Таррене, в Лохленне, в Гилтасе, Тааркаре… С некромантами. С русалками. С кем только ни говорил. Ты думаешь, я не хочу жить? Можно воскресить тело, но с душой все намного сложнее. В Тааркаре обычно не заботятся о душе. Русалки умеют ловить душу и привязывать ее. Но это, сама видишь, тоже получается не всегда. Жрецы Темного говорят, что возможно выменять жизнь за жизнь, но не могут припомнить ни одного случая, чтобы кому-то это удалось.
Он поджал губы, словно хотел сказать что-то еще, но передумал.
Мне все казалось, я упускаю что-то важное.
Отец знал больше меня.
– Почему «спустя годы»? – спросила я. – Спустя годы ты спасешь его?
Эрнан пожал плечами. Чуть наклонился, поцеловал меня.
– Он не сказал мне, Тиль.
Отец не сказал, но сам Эрнан прекрасно знал ответ. Я видела. Мне кажется, даже я знала. Надо только собраться, вспомнить, понять…
Его губы сухие и теплые. Его руки обнимают меня так осторожно, словно боясь сломать…
Потом мы долго лежали в кровати, так же обнявшись… До утра.
Тихо и молча. Я все надеялась… Иногда мне казалось, он спит. Но стоило пошевелиться, и он открывал глаза.
Я прижималась щекой к его груди. Слушала, как бьется его сердце. Слушала его дыхание. Он живой ведь, он здесь со мной! Не может быть, чтобы ничего нельзя было сделать! Его душа здесь! Хаддин был совсем другим. Хаддина никогда не волновало ничего, кроме его личных желаний и интересов. Он никогда не беспокоился за меня, Оуэна, за кого-то еще… Тогда, возможно, действительно ничего нельзя было сделать, но не сейчас.
Я обнимала его. Лежала тихо-тихо. Притворялась, что сплю.
Когда-то я оживляла бабочек. Было ли это на самом деле, или, как говорили мне – бабочка просто уснула, а потом отогрелась в ладонях? Меня так пытались убедить, что это невозможно.
Эрнан не бабочка. Да и я не умею, не представляю, что делать. У кого спросить?
Я прижималась к нему всем телом, обхватывая руками и ногами. Я закрывала глаза. Пыталась представить… В детстве это происходило само собой. Но я старалась.
Иногда мне казалось, что начинаю проваливаться в какую-то глубокую пропасть. Кругом огонь. Видение это или сон? Я даже это не могла понять наверняка. Возможно, просто сон, я засыпала…
Огонь обжигал меня, и я вздрагивала, просыпалась.
Эрнан бережно гладил меня по плечу. Он тоже, наверно, думал, что мне снятся страшные сны.
Закрывала глаза, и все повторялось.
Я даже пыталась не просыпаться, продержаться немного. Вдруг этот сон что-то значил? Это не просто так? Огонь, бездна… Колодец Темного? И там внизу…
Я пыталась. Стиснув зубы, вцепившись в Эрнана крепче, не отпускать…
На этот раз он разбудил меня. Тряхнул за плечи, заставил сесть.
– Что с тобой? – У него были такие напряженные взволнованные глаза.
– Страшный сон, – сказала я.
Оказывается, я стонала и дрожала во сне, он испугался.
Хотела было лечь и обнять его снова, но вдруг вспомнила.
– Нарин, скажи… меня в детстве пугали скитальцами. Говорили, они придут и заберут меня… Ты что-то знаешь?
