содовой для себя. Получив заказанное, они расположились в гостиной. Сандерс включил вентилятор на потолке и снял пиджак.
– Ну что, маскировку долой? – спросила Луиза.
– Ты права. – Придвинув скамеечку для ног, Сандерс уселся на нее у самого диванчика. – Я рад, что ты здесь, Луиза. Теперь это место не так похоже на могилу.
Подавшись вперед, он забрал у нее из рук чашечку и блюдце. Потом поднялся, чтобы сесть с ней рядом, но передумал и, подойдя к окну, выходящему на бунгало Клэров, опустил пластиковое жалюзи.
– Для человека, столь не уверенного в себе, ты, Эдвард, иногда бываешь потрясающе расчетливым. – Луиза с улыбкой наблюдала, как он усаживается рядом с ней. Оттолкнув для вида его руку, она спросила: – Ты что, все еще испытываешь себя, мой дорогой? Женщина всегда предпочитает знать, какая ей отводится роль, в особенности – в такие моменты. – Сандерс на это промолчал, и она указала на жалюзи: – Мне показалось, ты сказал, что она спит. Или нетопыри-вампиры вылетают здесь и днем?
Когда она рассмеялась, Сандерс крепко взял ее рукой за подбородок:
– День или ночь – какая теперь разница?
На ланч они остались в коттедже Сандерса, а потом он рассказал о том, что пережил в лесу:
– Я помню, Луиза, когда я только-только появился в Порт-Матарре, ты сказала мне, что это – день весеннего равноденствия. Раньше мне, конечно же, не приходило в голову, но теперь я отчетливо осознал, до какой степени все вне леса разделялось на светлое и темное, – это было отлично видно в Порт-Матарре с его странным освещением в галереях и джунглях вокруг города – даже в его людях, сплошь и рядом оказывавшихся темными и светлыми двойниками друг друга. Если оглянуться назад, все они словно разобьются на пары – Вентресс в своем белом костюме и шахтовладелец Торенсен с его чернокожей бандой. Теперь они сражаются где-то в лесу над телом умирающей женщины. Далее, Сюзанна и ты сама – ты с ней не встречалась, но она твоя полная противоположность, неуловимая и сумеречная. При твоем же появлении сегодня утром мне показалось, что ты сошла прямо с солнца. Опять же, есть еще и Бальтус, священник с лицом как посмертная маска, хотя одному только Богу известно, кто его двойник.
– Быть может, ты, Эдвард.
– Может, ты и права; мне кажется, он пытается освободиться от своей веры – точно так же, как я пытаюсь ускользнуть от Форт-Изабель и лепрозория, – на это мне указал бедняга Радек.
– Но откуда, Эдвард, это деление на черное и белое? Люди становятся теми или другими в зависимости от твоего взгляда на них.
– Ты думаешь? Я подозреваю, что все это гораздо сложнее. Вполне возможно, что существует некое коренное отличие между светом и тьмой, унаследованное нами от всех предшествующих форм жизни. В конце концов, отклик на свет – это отклик на возможность жизни как таковой. Насколько нам известно, это существеннейшее разграничение – чего доброго, вообще единственное – утверждалось в человеке буквально каждый день на протяжении сотен миллионов лет. Грубо говоря, само течение времени поддерживает в нас это убеждение, а теперь, когда время отступает, мы начинаем отчетливее видеть контрасты буквально во всем. Дело не в том, чтобы соотносить те или иные морально-этические представления со светом или тьмой, – я не принимаю ни сторону Вентресса, ни сторону Торенсена. Если смотреть на них по отдельности, они кажутся нелепыми, но, возможно, лес сделает их самодостаточными. Там, в этой радужной обители, трудно отличить одно от другого.
– А Сюзанна – твоя темная леди, – что она для тебя значит?
– Я не вполне уверен – очевидно, она в каком-то смысле представляет лепрозорий и все, что за ним стоит, – темную сторону равноденствия. Поверь, я наконец понял, что руководствовался, работая в лепрозории, отнюдь не только гуманистическими соображениями; но одного осознания этого факта мало, чтобы мне помочь. Конечно, у души имеется темная сторона, и, полагаю, все, что можно сделать, – это отыскать другую ее грань и попытаться примирить их между собой – это и происходит в лесу.
– Долго ли ты собираешься здесь оставаться? – спросила Луиза. – Я имею в виду в Монт-Ройяле?
– Еще несколько дней. Я не могу тут же развернуться и уехать. С моей точки зрения, эта поездка обернулась полной неудачей, но я же их обоих почти не видел, а им, может быть, нужна моя помощь.
– Эдвард… – Луиза подошла к окну. Потянув за шнур, она подняла пластинки жалюзи так, что между ними хлынул полуденный свет. На фоне солнца белая одежда и бледная кожа внезапно превратились в темный силуэт. Пока она играла со шнуром, то открывая, то вновь закрывая жалюзи, ее стройную фигуру то заливал свет, то она уходила в тень, словно изображение, пропущенное сквозь шторный затвор фотоаппарата. – Эдвард, завтра в Порт-Матарре возвращается военный катер. Сразу после обеда. Я решила на нем уехать.
– Но Луиза…
– Мне пора возвращаться. – Выставив вперед подбородок, она посмотрела ему прямо в лицо. – Нет никакой надежды отыскать Андерсона – он наверняка уже мертв, и мой долг – добраться до своего бюро, чтобы они опубликовали мой репортаж.
– Репортаж? Дорогая, не следует уделять внимание таким мелочам. – Сандерс отошел за графином с виски, одиноко стоявшим на буфете. – Луиза, я надеялся, что ты сможешь остаться со мной… – Он смолк, осознав, что Луиза просто испытывает его, и не захотел ее огорчать. Как бы он ни относился к
