не хотел пять дней из шести питаться сухими водорослями, приходилось чуть не каждое утро выходить на ловлю моря.
Он посмотрел, как вода усталой змейкой вливается в пруд, примял землю вокруг лопаткой, отжимая последнюю влагу. В замирающем потоке стояли рыбины, пощипывали вялые водоросли. Еще раз пересчитав их, Рэнсом прошел вдоль старых труб, отходивших от пруда, к своему перегонному аппарату, установленному рядом с хижиной. Он устроил навес из листов обшивки и кусков мешковины. Открывая дверь, прислушался к привычному бульканью и с мучительной досадой отметил, что кипятильник установлен слишком низко. Напрасная трата топлива, каждую унцию которого приходилось все с большим трудом собирать по захороненным в песке машинам. Жестянка с бензином стояла на полу. Он подлил немного в бак, увеличил огонь и бережно, сдерживая раздражение, поправил, чтобы не перегреть установку. Немало печей взорвалось за эти годы на столь опасном и непредсказуемом топливе, убив или покалечив хозяев.
Проверив, не протекает ли конденсатор, он поднял крышку водоприемника. Дюйм чистой воды на дне. Осторожно слив ее в бутылку из-под виски, он поднес кончик шланга к губам, ловя последнюю пьянящую каплю.
Потом пошел к хижине, ощупывая щеку и понимая, что ссадина заметна и под щетиной. Солнце блестело на изгибе кормы разбитого лихтера, иллюминаторы смотрели тускло, как глаза дохлой рыбы. По правде сказать, этот левиафан, выброшенный морем во власть самым разрушительным стихиям, прогнил за десять лет не меньше дохлого кита. Рэнсом иногда поднимался на палубу в поисках трубок или клапанов, но машинное отделение и сходни проржавели так, что изъеденный металл свисал подобием мертвых зарослей.
Под кормой, частично прикрытая от преобладающих восточных ветров плоским плавником руля, стояла его хижина. Он выстроил ее из ржавых автомобильных кузовов, которые доволок по берегу и взгромоздил друг на друга. Строение, топорщившееся там и тут капотом или багажником, напоминало панцирь больной черепахи.
Главная комната внутри, выстеленная палубными досками, освещалась лампадкой на рыбьем жире. Лампа, подвешенная на тросике к потолку, медленно раскачивалась под проникавшим в трещины сквозняком.
Печурка на бензине, снабженная примитивным поддувалом, горела посреди комнаты. Рядом к столу придвинуты две металлические кровати. На одной из них, прикрыв колени заплатанным одеялом, лежала Джудит Рэнсом. Она взглянула на Рэнсома. Помятый висок отбрасывал легкую тень на кружевной след ожога на щеке. Пережив аварию, она уже не пыталась скрыть вмятину, а связывала седеющие волосы узлом на затылке.
– Поздно ты, – сказала она. – Что-нибудь поймал?
Рэнсом сел и начал медленно стягивать резиновый костюм.
– Пять, – ответил он и, поморщившись, растер щеку, подумав, что у них с Джудит одинаковые клейма на лице. – Три – довольно крупные. Дальше в море, как видно, хватает пищи. Одну пришлось оставить.
– Ради бога, почему? – Лицо Джудит заострилось. – Три мы должны Грэди, а ты знаешь, он маленьких не возьмет. Значит, нам на сегодня останется всего две!
Она с жадным сомнением оглядела полки, словно надеясь, что селедка каким-то чудом материализуется в темном углу.
– Я тебя не понимаю, Чарльз. Завтра снова придется идти.
Оставив попытки стянуть высокие сапоги – сшитые, как и костюм, из старых шин, – Рэнсом откинулся на кровати.
– Джудит, я не могу, я и так вымотался. – Скопировав ее рассудительный тон, он продолжал: – Нельзя же допустить, чтобы я опять заболел, верно? – Ободряюще улыбнувшись ей, он отвернул лицо от лампы, скрыв ссадину. – И все равно они этой ночью не пойдут, захватили целое озеро.
– У них всегда так. – Джудит махнула воспаленной рукой. Она еще не оправилась после болезни, которую перенес Рэнсом. Досталось ей, когда приходилось нянчиться с больным и выпрашивать еду, две недели обходясь без кормильца. – А ты не мог бы выйти в море и половить там? Почему ты только крадешь воду?
Рэнсом пропустил упрек мимо ушей, прижал окоченевшие руки к печурке.
– До моря не добраться, пойми! Всюду одна только соль. Да и сети у меня нет.
– Чарльз, что у тебя с лицом? Кто это сделал?
На миг ее негодование оживило Рэнсома, напомнив прежнюю волевую женщину, решившуюся пять лет назад уйти из поселка Джонстона. Рэнсом жадно цеплялся за каждый проблеск ее былой независимости и почти порадовался ране, воскресившей Джудит.
– Была стычка. Лопатой досталось.
– Господи! Хотела бы я знать, от кого. Это Джордан? – Рэнсом кивнул, и она добавила с холодной злобой: – Когда-нибудь кто-нибудь пустит ему кровь.
– Он делал свою работу.
– Чушь! Он нарочно тебя выбрал. – Критически оглядев его щеку, она натужно улыбнулась. – Бедняжка Чарльз!
Отвернув голенища до щиколоток, Рэнсом обошел очаг и сел рядом, ощутив под шалью ее бледное тепло. Жесткие пальцы Джудит размяли ему плечи и смахнули седую прядь со лба. Притулившись к ней под одеялом, положив ладонь на худое бедро, он оглядел жалкую обстановку хижины. За пять лет, что прожила с ним Джудит, дела шли все хуже, но Рэнсом понимал, что такой же упадок охватил все прибрежные поселения. Ему, правда, приходилось
