– Так ты и в Заморье был? – Я пропустил его шпильку мимо ушей.
– Не доходили. На островах кое-каких бывал, нападали даже на колонии тамошние златомостцев. А в Заморье не высаживались. Да и зачем? На побережье они богатств не держат. Пираты от этой привычки их давно отучили.
В этот момент скрипнули петли. Гнусавый голос затянул:
– Люди добрые, подайте пару монет от щедрот ваших несчастному калеке, пострадавшему в Бочажской резне во имя свободы от Империи, да будет она разрушена.
Открылась дверь, ведущая в нашу комнату. Я уже понял, кто пожаловал. Тщедушная фигура мужчины, одетого в мешковину. Он хромал на правую ногу и казался перекошенным. Худощавое лицо с заострившимися чертами носило следы жизни впроголодь. Гнойные капельки в уголках раскосых глаз, на носу – бородавка. Волосы давно не мыты, кое-где свалялись в колтуны.
– Все юродствуешь? – неодобрительно спросил Механик.
– А ты все умничаешь? – прогнусавил Бродяга.
Он похромал в комнату и плюхнулся на стул недалеко от меня. В нос ударила вонь давно не мытого тела. Я не сразу обратил внимание, что Бродяга пришел не один, настолько колоритный образ предстал передо мной в его лице. Второй схимник оказался среднего роста, обычного телосложения. Одет вполне опрятно. Темно-зеленый кафтан, такого же цвета штаны, заправленные в высокие сапоги. Цепкий взгляд голубых глаз, аккуратно подстриженная светлая бородка и усы. Волосы – тоже светлые, со стальным отливом, слегка вьющиеся, подрезаны на уровне шеи. Немного курносый нос, щеки впалые, высокий лоб без единой морщины. Казалось, этого человека ни разу не смущали сомнения, он всегда четко видит цель и знает, как до нее дойти.
– Здравия всей честной компании. – Он поклонился не ниже, чем требовали правила приличия.
– И тебе здравствовать, – ответил Механик за всех на правах хозяина.
Мы встали и ответили таким же поклоном.
– А кормежка во сколько? – поинтересовался Бродяга.
– Если ты заявился сюда, чтобы пожрать на дармовщинку, то мог бы и не приходить, – откликнулся Механик.
– Я еще и на баньку надеялся.
– Могу окатить помоями. Может, пахнуть лучше станешь. Чем не банька? Тебе уж всяко не повредит.
– Зачем такие жертвы? Твои помои небось загнать в перегонный куб – так спирт чистейшей пробы получить можно.
– Откуда слов таких набрался, «перегонный куб», «спирт», «проба». Уж не твои ли блохи нашептали?
– Да уж, блохи у меня знатные, схиме обученные. Хочешь, поделюсь?
– Благодарю покорно, мне с людьми привычнее.
– Караванщик не с вами? – Я поспешил прервать грозивший затянуться обмен «любезностями».
– Мы заходили к нему в караван-сарай, но он там не ночевал, – ответил человек в зеленом, видимо Егерь.
– Думали, уже здесь, – подтвердил Бродяга, и голос его неуловимо изменился, стал серьезнее. – Хотя наш брат – известный нелюдим, мог и не прийти.
– И не придет, – произнес Механик, и я увидел, как словно бы туча набежала на его лицо. – Сегодня его труп всплыл в порту.
– Что?!
Вот теперь я увидел морщины на лбу Егеря, гневную складку между бровями.
– То самое. Его убили. И, насколько я знаю, это третья смерть в нашем поколении.
Я прикинул: Палач, Отшельник, а теперь Караванщик. Выходит, третья. И тут вспомнилось все: ночной порт, тихий всплеск, капля крови на пирсе и силуэт могучего мужчины в переулке, слишком приметный, чтобы я мог ошибиться.
– Не знаю, кто третий, но мы лишились второго брата. – Тон Бродяги был спокоен. – Как он погиб?
– Странно. – Механик тяжело вздохнул. – Очень странно. Сперва ему вогнали в шею нож сзади. Перебили спинной мозг и повредили голосовые связки. А потом отрубили руки и столкнули в воду. Он еще оставался жив. Умер ближе к полудню. Если можно так сказать, задохнулся.
– Действительно, странно. – Ловец нахмурился. – После удара ножом он остался совсем беспомощным. Тела не контролировал, даже «воплем гнева» не мог ударить. Почему бы просто не отрубить голову.
– Ты не понимаешь, – спокойно пояснил Бродяга, словно речь и не шла о его брате. – Без головы тело сложно опознать. Похоже, это послание.
– Кому?
– Мне, а скорее, тебе или Егерю. Это же вы охотитесь на людей. Караванщик мог бы выжить. Восстановить контроль над руками по периферийным нервам, вытащить нож, срастить спинной мозг, дышать через кожу. Потому ему и отрубили руки. А потом столкнули в воду, чтобы задохнулся.
Повисла тишина. Каждый из нас обдумывал услышанное. Да, Бродяга был беспощадно логичен. И вернулся страх, зароненный в мое сердце сообщением Ловца о смерти Палача.
– Ты ведь был там, Искатель, – вдруг прозвучал еще один голос.
