действиях убийцы. Но если отбросить словесную эквилибристику, системы не было. У всех убитых общее лишь одно – схима.
А еще было тело, которое жаждало отдыха. Кислота все-таки заставил себя просмотреть донесения соглядатаев о ночной битве. Особенно его интересовали действия принявших схиму. И здесь ученик Механика обнаружил немало интересного. Два раза он все же проваливался в дрему, просыпался резко, рывком, и вновь принимался за просмотр донесений. Выводы оказались неутешительными.
Имперские воеводы, именуемые на чубовский лад полковниками, действовали гораздо грамотнее златомостцев. Среди последних наибольшей доблестью отличилось ополчение. Городская стража и заморцы, наоборот, сражались вяло, предпочитали давить числом и огневой мощью. На первый взгляд это снижало потери, но, с другой стороны, егеря пользовались этим вовсю: быстро меняли позиции, накапливали силы для контрударов и тут же растекались по укрепленным точкам, встречая златомостцев арбалетными болтами.
Годы войн воспитали в Империи умных воевод и доблестных ратников. У Золотого Моста не было подобного опыта. Из городской стражи мало кто даже стрелял в человека. Они и мишени-то дырявили не весьма хорошо. Что до заморских наемников, так давно не было секретом, что в город приплывали худшие из воинов. Те, кто получше, предпочитали сражаться дома и получать славу, почет и уважение, а также немалое жалованье (или как там оно у них называется?) от собственных правителей и земляков. «Серебряные шпоры» исправить ситуации не могли. А теперь не смогут и подавно. Конечно, имелась еще морская пехота, славные головорезы. В случае крайней нужды они проявят себя на стенах и в уличных боях. Но выходить с ними в чисто поле – смерти подобно.
Золотой Мост надеялся на крепость стен и огонь пушек. Император мастерски обошел эти два козыря. Чем больше Кислота думал, тем сильнее убеждался, что ночное нападение – не глупая авантюра. В конце концов, все не раз повисало на волоске. Фрегат «Рыба-молот», к примеру, мог разбиться о скалы. Тогда предатели-купцы могли бы обстреливать безнаказанно всю западную часть города. А еще большой удачей стал разговор с Искателем…
Кислота взял лист пергамента, на котором было описание этого схимника. Если отбросить мифического Псеглавца, непонятно погибшего Палача и Охотника, который, вопреки всем законам логики, уничтожил лучших своих учеников и оставил в живых самого никчемного, то на роль убийцы четко претендуют двое: Император и Мятежник. Оба закоренелые идеалисты. Оба жаждут осчастливить людей, даже против их воли. И оба ни разу не брали оружия в руки. Но это ведь ничего не значит. Не существует обычая или правила, запрещающего схимнику убивать схимника. А значит, за это и «печать убийцы» получить невозможно. Но есть и третий из тех, кто чурается оружия. Искатель. При этом его ученики…
– Прохор! – Крик главы тайного приказа разнесся по подземным коридорам и комнатам.
Его помощник явился очень быстро.
– Не бережешь ты себя, начальник, – проворчал он, позевывая. – Полночь скоро, а ты все не успокоишься. Спать, однако, тоже надобно.
– В гробу отоспимся. Послушай лучше и не перебивай, а то мысль ускользнет. Ученики Искателя. Барчук, бывший воевода вилецких егерей, так?
– Угу.
– Ночью помог им уйти от антов. А до этого в весьма жестокой форме побил лучшего ученика Атамана, так?
– Ну так. Но не думай, начальник, что это говорит о связи Искателя с Императором. Барчук просто встретил старых друзей…
– Не перебивай, просил же. Зануда. Судя по твоим сведениям, хрен с бугра.
– Однако…
– Не «однако». У тебя нет ничего о его прошлом. Так, словно Искатель достал его из кармана, а до этого всегда носил при себе. Недоработка, Прохор, недоработка. Но. Этот ученик-из-кармана с двумя ножами побил анта, вооруженного мечом.
– Не совсем побил, – поправил Прохор. – Я бы сказал, у них вышла ничья.
– Могучий воин севера, назначенный командовать лучшим отрядом антских сторожевых псов, вооруженный мечом, тот, кого обучали войне с детства. Осознал?
– Вполне.
– А теперь слушай внимательно. Щупловатый паренек с ножом, который впервые взял оружие лет в пятнадцать-шестнадцать, если верить твоим доносчикам. Я в таком возрасте уже десятком командовал, а он только взял. Смекаешь? Ничья. Две жизни. Пересеклись в бою. Одна посвящена пути воина, вторая до пятнадцати лет – хрен пойми чему. Ничья. Я бы от такой ничьей на месте анта удавился. А теперь самое интересное. Малышка. Казалось бы, абсолютно непримечательная беглая княжна. С кем не бывает. Но за три версты услышит, как тушканчик в степи почесался. С ее слухом ни один схимник не поспорит. Представь, что из нее выйдет в конце обучения. А ее песни? Я немного послушал в «Морском коньке». Твои олухи не поняли ничего. Понаписали, какая хорошая, хрупкая и беззащитная девушка…
– А что с ней-то не так? Она – не великий воитель.
– Прохор, да она же не на скрипке играет, а на чувствах слушателей. У любого схимника это выйдет гораздо лучше, но ее этому даже еще не учили. Сама насобачилась.
– Ваше благородие, господин начальник, а вы изъясняетесь как портовый босяк, однако, – проворчал Прохор, обиженный из-за столь нелестной оценки своих соглядатаев.
– После этих троих Бешеная, способная в порывах боевого безумия укладывать опытных воинов десятками, бледнеет. Почему он оставил их в городе?
