Прошу вас, простите меня.
Варя, порывшись в бумажнике, достаёт тощую пачку двадцаток и выкладывает на стол.
— Всё хорошо.
— Давайте я вас подвезу, — уговаривает Люк, а Варя меж тем пробирается к двери. — Где вы живёте?
— Где я живу? — шипит Варя, и Люк отшатывается; даже в темноте бара видно, что он покраснел. — Да что вы себе позволяете? — И вот она уже у двери, за дверью. Оглядывается назад, не идёт ли Люк следом, — и бегом к машине.
Варя просыпается в субботу. Поясницу ломит, в голове будто молот стучит, одежда хоть выжимай, пахнет потом. Туфли и свитер она ночью скинула, а блузка липнет к животу, носки влажные. Варя стягивает их, и они тяжело плюхаются на пол машины. Варя приподнимается на заднем сиденье. За окном утро, Грант-стрит в пелене дождя.
Варя трёт глаза. Вспоминает погребок, лицо Люка напротив её лица, его настойчивый шёпот — «Трудно представить одно без другого», — его горячую руку поверх своей. Варя помнит, как бросилась к машине, как свернулась по-детски клубочком на заднем сиденье.
Есть хочется зверски. Перебравшись за руль, она ищет остатки вчерашнего завтрака. Съедает и яблоки, побуревшие, мягкие, как губка, и противно тёплый, сморщенный виноград. В зеркало заднего вида она смотреть избегает, но случайно видит своё отражение в окне машины — грива, как у Эйнштейна, рот разинут. Отвернувшись, Варя ищет ключи.
Дома, сбросив одежду, закидывает её прямиком в стиральную машину и стоит под душем долго-долго, пока в баке нагревателя не остывает вода. Достаёт халат — розовое пушистое безобразие, подарок Герти, Варя ни за что бы себе такой не купила — и принимает лошадиную дозу ибупрофена. Залезает под одеяло и снова засыпает.
Просыпается она за полдень. Теперь, когда усталость немного отступила, Варя вздрагивает от страха, как от удара током, и её тянет бежать из дома. Быстро одевается. Она бледна, в заострившемся лице появилось что-то птичье; из причёски торчат седые вихры. Смочив под краном руки, Варя приглаживает волосы и тут же спрашивает себя: а зачем? Сегодня суббота, в виварии одни лаборанты, да и шапочку она сразу наденет. На работе она обычно не ест, но на этот раз берет из холодильника пакет и жует за рулём яйца вкрутую.
Переступив порог лаборатории, Варя немного успокаивается. Надев спецодежду, заходит в виварий.
Надо проведать обезьян. Хоть рядом с ними ей и не по себе, но иногда бывает страшно: вдруг с ними что-нибудь случится без неё? Ничего, разумеется, не случилось. Джози направляет зеркало на дверь и, завидев Варю, выпускает его из рук. Детёныши в яслях неуёмно шмыгают туда-сюда. Гас сидит в глубине клетки. И лишь последняя клетка — Фридина — пуста.
— Фрида! — зовёт Варя, хоть это и глупо, ведь неизвестно, знают ли обезьяны свои имена. — Фрида!
Выйдя из вивария, она шагает по коридору и зовёт, и наконец из кухни выглядывает лаборантка Джоанна.
— Фрида в изоляторе, — объясняет она.
— Почему?
— Шерсть у себя выщипывала, — поспешно отвечает Джоанна. — Я думала, может, в изоляторе она бы…
И умолкает на полуслове — Варя уже ушла.
Второй этаж лаборатории квадратный. Кабинет Вари и Энни в западной стороне, виварий в северной; в южной — кухня и процедурные, а изолятор, прачечная и чулан уборщицы — в восточной. Изолятор даже просторней других клеток, метр восемьдесят на два с половиной. Однако разнообразия он начисто лишён — сюда отправляют в наказание за дурное поведение. Конечно, здесь нет ничего пугающего, мрачного, но нет и ничего интересного. Всего- навсего клетка из нержавеющей стали, с квадратной дверцей, запирающейся снаружи. Внутри кормушка и поилка, между дном клетки и полом промежуток в десять сантиметров, а в полу проделаны дырки, чтобы моча и помёт попадали в выдвижной лоток.
— Фрида! — зовёт Варя и заглядывает в изолятор. Сюда она принесла Фриду в первую ночь, трёхнедельной малышкой.
Фрида сидит съёжившись, лицом к стене, и раскачивается взад-вперёд. Спина у неё в проплешинах с ладонь, там, где она выщипывала шерсть. Полгода назад она перестала чиститься, и другие обезьяны её сторонятся — брезгуют, чуя её слабость. Вокруг неё лужа ядовито-жёлтой мочи, не успевшая стечь в лоток.
— Фрида, — говорит Варя громко, но ласково. — Перестань, Фрида, прошу тебя.
Услышав Варин голос, Фрида поворачивается к ней ухом. Сиреневое веко лоснится, рот приоткрыт полумесяцем. Затем она, состроив гримасу, медленно разворачивается, но, очутившись к Варе лицом, не задерживается ни на секунду, а продолжает крутиться, припадая на правую заднюю лапу, волоча левую. Две недели назад она прокусила себе левое бедро, понадобились швы.
Почему она так изменилась? В юности её энергии хватало на троих. В стае она плела интриги, заключала выгодные союзы, отбирала еду у более слабых, но при этом отличалась обаянием и неуёмным любопытством. Любила, когда её брали на руки, тянулась к Варе сквозь прутья клетки и обнимала её, и Варя иногда доставала её из клетки и носила по виварию, посадив на бедро. Её близость будила у Вари страх и исступлённую радость — страх подцепить
