Маккуэйда. — Думаешь, он бы терпел это безобразие? Нет, позакрывал бы типографии. Перекупил бы аренду студии и разогнал телевизионщиков.
— Сейчас другие времена, — сказал я.
— Паршивые, вот какие. Однако я отвлекся. О чем мы говорили?
— О нигерийском священнике, — напомнил я, радуясь смене темы.
— Ах да, отец Нгезо. В общем, он хорош. Черен как ночь, но это неважно. Он не один такой. В округе Доннибрук три парня из Мали, два кенийца и еще один из Чада. Говорят, в следующем месяце место викария в Тёрлсе займет малый из Буркина-Фасо. Ты когда-нибудь слышал об этой стране? Я — нет, но, выходит, есть такая.
— Кажется, она где-то повыше Ганы? — Я мысленно представил карту мира.
— Не знаю и знать не хочу. Хоть на одной из лун Сатурна, мне все равно. Нынче берем, понимаешь ли, что дают. Пускай юный Нгезо попытает счастья в Теренуре. Ему нужно сменить обстановку, к тому же он заядлый болельщик регби. Ты-то не особо интересуешься игрой, да?
— Кубковые матчи я не пропускаю, — возразил я.
— Вот как? А я думал, ты равнодушен к спорту. Нгезо поладит с ребятами, а им весьма полезно соприкоснуться с иной культурой. Ты не против освободить ему место?
— Я проработал там двадцать семь лет, ваше преосвященство.
— Я знаю.
— Школа стала мне домом.
Архиепископ вздохнул и, пожав плечами, слегка улыбнулся:
— У нас нет дома. То есть своего собственного. Ты это знаешь.
Легко тебе говорить, подумал я, покосившись на бархатные мебельные покрывала и тюлевые шторы.
— Я буду скучать по школе, — сказал я.
— Тебе не помешает на время оставить учительство и вернуться к церковной работе. Всего лишь на время.
— Поймите, ваше преосвященство, я никогда не служил в приходе.
— Джим, — лениво поправил архиепископ. — Джим.
— Я даже не представляю, где я мог бы начать. Вы-то куда хотели меня направить?
Архиепископ потупился и шумно засопел, на лице его промелькнуло легкое смущение.
— Ты, наверное, догадываешься, — сказал он. — Это, конечно, временно. Просто мне нужно кем-нибудь заменить Тома.
— Какого Тома?
— А как ты думаешь — какого?
— Тома Кардла? — вытаращился я.
— Вообще-то он сам тебя предложил.
— Он сам?
— Идея была моя, отец Йейтс, — жестко сказал архиепископ. — Но все варианты обсуждались в его присутствии.
В это верилось с трудом.
— Мы с ним виделись в прошлую пятницу. Он и словом не обмолвился.
— А я с ним виделся в субботу утром. Он заглянул ко мне на разговор. И он считает, тебе это будет по нраву. Я согласился.
Я не знал, что сказать. Быть не может, чтобы Том обсуждал ситуацию с Джимом Кордингтоном, сперва не поговорив со мной. Ведь мы с ним давние и очень близкие друзья.
В 1972 году мы с Томом Кардлом в один день прибыли в семинарию и сидели рядом, когда каноник рассказывал о распорядке нашей жизни на ближайшее время. Том, деревенский парень из Уэксфорда, был чуть старше меня — на прошлой неделе ему сравнялось семнадцать. Я сразу понял, что в Клонлиффе ему не по себе. Он излучал безысходное отчаяние, что сразу к нему расположило — не из-за того, что я пребывал в схожем состоянии, а просто я боялся одиночества и решил как можно скорее завести себе друга. Я уже скучал по Ханне и, хоть еще совсем мальчишка, предвидел, что мне может понадобиться конфидент, потому и выбрал Тома. Вернее, мы выбрали друг друга. Стали друзьями.
— Как ты? — примеряясь к христианскому милосердию, спросил я, когда мы распаковывались в отведенной нам келье (поскольку на ознакомительном собрании мы сидели рядом, нас и поселили вместе). Крохотная комната не впечатляла: узкий проход между койками, притиснутыми к стенкам, один платяной шкаф, на тумбочке тазик с кувшином, на полу ведро. — Чего-то ты маленько сбледнул.
— Самочувствие паршивое. — Его сильный провинциальный говор меня порадовал — я не горел желанием квартировать с дублинцем. Но когда я узнал, что он из Уэксфорда, рана в душе моей вновь открылась, ибо при всяком упоминании этого графства волной накатывала печаль.
— После дороги? — спросил я.
