наполненный злобой ветер, – занятие малоприятное.
Высокие стороны еще с час задерживали бы выступление отряда к Камню, если бы Ратомир наконец не выдержал:
– Три десятка! Щиты сомкнуть, мечи в ножны!
Толпа немедленно превратилась обратно в дружину. Воины подхватили высокие, прямоугольные пехотные щиты и выстроились напротив посольства.
– Шагом! Вперед! Марш!
Советник гордо вскинул голову и остался стоять на месте. Пареньки с палками заелозили, запрыгали, будто бы разминая плечи, завертели дубинками. Лучники, не договариваясь, словно случайно сгрудились за моей спиной, даже в толпе сохраняя некое подобие строя в три линии. Инчута правильно рассудил – иной раз пара стрел в мягкие места, пара капель крови может предотвратить кровь большую.
Пешцы дошагали до границы лагеря, когда услышали новый приказ:
– Центр – стой! Остальные два шага вперед!
Два десятка, справа и слева от посла, продолжили движение, выдавливая, отсекая советника от свиты.
– Центр – квадрат! Щиты внутрь! Строй! Отход! Марш!
Посла окружили безликие окованные железом доски щитов, подталкивали в спину, вынуждали переставлять ноги. Подмастерья вышибал так и не посмели атаковать монолит пехотного строя, размеренно отправившегося к шатрам воевод.
Баулы свернули и приторочили к седлам. Личные мешки нагрузили на единственную имевшуюся повозку. Дубровическая конная сотня, уже верхом, воздела к небу длинные пики с обвисшими значками. Инчута вполголоса командовал садившимся на лошадей лучниками. Низкорослые, коренастые, матерые мужички Бубраша, успевшие вооружиться двуручными топорами и обрядиться в кольчуги, эскортом встали у полога шатра принца. Там же я с удивлением обнаружил башней возвышавшегося над велиградцами Велизария. Пешие дружинники каменьского младшого привычно и споро, плечом к плечу, как в бою, готовились в путь.
Паркай с Ратомиром встретили советника со старцами на вытоптанном пятачке, где раньше стоял шатер.
– Вертай людишек в крепость, – даже не потрудившись поприветствовать воевод, воскликнул красный от ярости гость. – Отработай уплаченное!
– Монеты, что город дружине моей в День Ветра за год в оплату внес, я в Орехе оставил, – поморщившись, словно от вида гниющей рыбы, процедил княжич. – А долг мой воинский вы своей иноземной гнилью испоганили. Маркатрей вашей…
– Лжа это! Нету в Орехе серебра!
– Лжа?! – взревел молодой воин. – Ты, пес, меня во лжи обвинять вздумал? Я сказал – оставил! Значит – оставил! Честь на серебро не меняю! То с молоком матери впитано!
Советнику в руки сунули пергамент. Тот торжественно развернул и торжественно принялся читать:
– От имени народа Велиградской Маркатрии единодушно выбранный Совет Мастеров повелевает Паркаю, сыну Панкрата из Камня…
Принц нашел меня глазами и жестом показал отпускать ветер на волю. Я хмыкнул и ногой разорвал связку черт. Ветер, не тот, что мне брат – другой – гость с другого берега Великой, злой проказник, торжествующе взвыл и немедленно сыпанул пылью в раскрытый рот велиградского гостя.
– Собаки лают – ветер носит, – преодолевая тугие потоки воздуха, гаркнул Велизарий.
Хлопнули, разворачиваясь, отдохнувшие знамена. Трещали, трепеща, значки на пиках. Зычно крикнули приказы десятники. Малая часть всеорейского охочего войска пришла в движение, выдвигаясь на приреченский тракт. На месте покинутого лагеря, отплевываясь от поднятого сотнями ног в воздух мусора, ругаясь, проклиная и грозясь карой небесной, остался советник со своим пергаментным свитком.
Путешествовали неспешно. Местность была гораздо более населенной, чем все те, через которые армия проходила раньше. Хутора, деревеньки, а то и села по нескольку штук в день проплывали мимо. И почти в каждой приходилось хоть ненадолго останавливаться, чтоб рассказать об армии, о короле- демоне и, конечно, о творящихся в Велиграде безобразиях. На третий день пути сказ приобрел окончательную стройность, завершенность и избавился от всего лишнего. Теперь остановки стали короче, а Камень все ближе.
На пятый день пути встретили первую деревеньку, в которой уже прекрасно знали о велиградской маркатре. Оказалось, что за неделю до нас их посетил небольшой отряд и сообщил о новом налоге на дело скорейшего построения царства равенства и братства. Несогласных поделиться тут же развешали по березам, старосту высекли, собрали две телеги продуктов и укатили дальше по тракту, в сторону паромной переправы через Крушу. Предводителем велиградских мытарей, судя по красочным описаниям крестьян, оказался наш старый знакомый, великан в пластинчатом доспехе, говоривший со странным акцентом, – Сократор.
Обиженные селения пошли чередой. Некоторые хутора оказывались сожженными полностью, все их жители убиты. Упивающиеся безнаказанностью разбойники Эковерта изобретали все новые зверства. Люди, разорванные лошадьми, утопленные в колодцах, сожженные в собственных домах. Приречный тракт вздыбился от горя, крови и ненависти. От рассказов выживших волосы вставали дыбом, а кулаки сжимались в бессильной ярости.
Между селениями мы пытались передвигаться как можно быстрее. Пешая часть войска отстала. Всадники торопились изо всех сил. Воровских людей обязательно нужно было догнать. И убить.
