– Это зависит от того, что ты подразумеваешь под уютом. Я ни разу не видел, чтобы мой отец вел беседу с итальянками. Случись такое, может, он был бы в лучшем расположении духа.
Я мысленно увидела, как Ричард с пером в руке склонился над разложенной перед ним на столе картой Корнуолла. На карте помечены дома на побережье, где можно найти пристанище. Трелон… слишком лесистое место. Пенрайс… недостаточно близко к морю. Каэрхейз… да, хороший участок для высадки солдат, но нет ни одной мисс Треваннион. Менебилли… с местом для высадки, с тайником и со старой любовью в придачу, которая прежде разделяла его жизнь и которую и теперь, после столь долгого молчания, можно было склонить к тому, чтобы посмеяться с ним какое-то время после ужина. И он обводит пером название Менебилли. Наше поражение сделало меня циничной. Правление парламента преподало мне урок. Но когда я сидела там и смотрела на Дика, думая о том, как мало походит он на своего отца, я понимала, что весь мой гнев – не что иное, как блеф, не способный никого ввести в заблуждение, даже меня саму, и что ничего на свете я не желала так сильно, как в очередной раз сыграть при свечах роль хозяйки дома и снова зажить той прежней жизнью, исполненной напряжения и безумств, тревоги и очарования.
Глава 30
Мне выпало предупредить слуг, и я вызвала их к себе в комнату.
– Для нас наступают опасные дни, – сказала я им. – Здесь, в Менебилли, будут происходить вещи, которых вы не должны ни видеть, ни слышать. Будут появляться и исчезать гости. Не задавайте вопросов. Не ищите ответа. Полагаю, что вы все верные подданные его величества?
За этим последовала клятва на молитвеннике.
– Одно неосторожное слово, вылетевшее за стены этого дома, – сказала я, – и ваш хозяин в Лондоне расстанется с жизнью, да и мы, по всей вероятности, тоже. Это все, что я хотела вам сказать. Следите за тем, чтобы кровати были застелены чистым бельем и чтобы гостям хватило еды. Но оставайтесь глухи, немы и слепы по отношению ко всем, кто сюда прибудет.
Я доверилась им по совету Мэтти.
– На каждого из них можно положиться, – сказала она. – Но слова, услышанные ими из ваших уст, сплотят их, и никакому агенту парламента в западном крае не удастся вытянуть из них ни слова.
Мы в Менебилли жили весьма скромно. После того как тут в 1644 году похозяйничали мятежники, наши предполагаемые гости не могли рассчитывать на большие удобства. Ни драпировки на стенах, ни ковров на полах в верхних комнатах. Соломенные тюфяки вместо кроватей. Им придется обходиться тем, что есть, и не роптать.
Первым прибыл Питер Кортни. Для него не существовало никаких секретов. Он открыто щеголял своим мнимым возвращением из Франции, по пути сюда он отобедал с Треффри в Плейсе и сразу громко заявил о своем желании повидаться с детьми. Они отправились в Третарф? Но ведь все его вещи в Менебилли. Просто Элис неверно истолковала его письмо…
Внешний лоск Питера ничуть не потускнел и не померк. На нем был бархатный костюм, который, должно быть, стоил целое состояние. Бедная Элис и ее приданое…
– Ты мог бы дать ей знать о своем счастливом возвращении. Элис бы сохранила это в секрете.
Он небрежно пожал плечами.
– В подобное время, когда человек должен жить сегодняшним днем, жена может стать ужасной обузой, – сказал он. – Сказать по правде, Онор, я настолько измотан долгами, что способен взорваться от одного лишь взгляда ее укоризненных глаз.
– Однако ты выглядишь прекрасно, – сказала я, – сомневаюсь, чтобы тебя так уж беспокоила совесть.
Он насмешливо подмигнул, и я подумала, как погрубели от распущенной, привольной жизни его черты, которыми я когда-то восхищалась. Слишком много французского вина, слишком мало физических упражнений.
– И что же ты собираешься делать, когда парламент будет низложен? – спросила я.
Тут он снова пожал плечами.
– У меня и в мыслях нет обосновываться в Третарфе, – сказал он. – Элис может там жить, если ей так хочется. Ну а я, что ж, война сделала меня вечным скитальцем.
Он, насвистывая, направился к окну. Последствия войны, наследие нашего в ней поражения: распадается еще один супружеский союз…
Следующим приехал Банни Гренвил. Банни в семнадцать лет был уже на голову выше своего кузена Дика и пошире его в плечах. Банни со вздернутым носом и с веснушками. Банни с серьезными пытливыми глазами и с картой побережья под мышкой.
– Где тут дюны? Где места высадки? Нет, я не хочу освежиться. У меня есть работа. Хочу ознакомиться с местностью.
И он, как охотничья собака по следу, отправился к Гриббенскому холму – еще один подающий надежды солдат, как и его брат Джек.
– Видишь, – цинично заявил Дик, не сводя с меня своих черных глаз, – все мужчины Гренвилы, кроме меня, от рождения чуют запах крови. Ты ведь презираешь меня за то, что я не пошел с ним?
– Нет, Дик, – сказала я мягко.
– Ну, придет время – и ты станешь презирать. Банни завоюет твое расположение, как это уже произошло с отцом. Банни наделен мужеством. У Банни
