собрались в холле внизу.
– Отправляйтесь обратно в постели, – резко произнес Ричард. – Никто из вас не нужен, только служанка госпожи Онор. Ничего страшного не произошло – так, небольшой инцидент.
Я услышала шарканье ног и шепот, слуги разошлись по своим углам. Тут появилась Мэтти – решительная и надежная. Ей хватило одного взгляда, чтобы сразу оценить ситуацию. С собой она принесла чаши с водой и разорванное на полосы чистое белье. Комнату теперь освещало с полдюжины свечей. Наваждение закончилось, нас снова окружала суровая реальность.
На полу валялись одежды Гартред и Манатона. Сам он, опираясь на руку Банни, пытался зажать полученные им раны; его светлые локоны распрямились и намокли от пота. Робин сидел на стуле, уткнувшись лицом в ладони, – весь его пыл прошел. Сбоку от него стоял мрачный и решительный Ричард. Никто из нас не мог отвести глаз от сидевшей на постели Гартред – большая резаная рана зияла у нее на лице, опускаясь от правой брови к подбородку. И тогда я впервые заметила Дика.
Его лицо было пепельно-серым, в глазах застыл ужас, и внезапно, когда на чистом белом белье проступила кровь и заструилась по руке Мэтти, он пошатнулся и рухнул на пол.
Ричард не шелохнулся. Избегая смотреть на обмякшее тело сына, он процедил Банни сквозь сжатые губы:
– Отнеси щенка в постель и брось там.
Банни повиновался, и когда я смотрела, как он, неся на руках своего кузена, пошатываясь, выходит из комнаты, то с безучастной и жуткой усталостью подумала: «Это конец. Это судьба».
Кто-то принес бренди. Кажется, это Банни прихватил с собой на обратном пути бутылку. Налили всем: Робин пил медленно, делая большие глотки, при этом руки, сжимавшие бокал, тряслись. Амброз Манатон судорожно осушил свой бокал, и краска, схлынувшая было с его лица, вновь окрасила его щеки. Затем настал черед Гартред – она слабо стонала, голова ее покоилась на плече у Мэтти, серебряные волосы были ужасно вымазаны ее же кровью.
– В мои планы не входит проводить следствие, – медленно проговорил Ричард. – Что было, то было. Мы накануне страшных испытаний, когда на карту поставлено будущее королевства. Не время сейчас кому бы то ни было стремиться к личной мести. Коль скоро люди поклялись исполнять мои приказания, то я требую повиновения.
Никто из них не ответил. Вконец сникший и подавленный, Робин уставился в пол.
– Используем оставшиеся до утра часы для сна. Я останусь с Амброзом в его комнате, а Банни будет с Робином. Утром вы вместе отправитесь в Каэрхейз, где я к вам присоединюсь. Мэтти, я могу попросить тебя остаться здесь с миссис Денис?
– Конечно, сэр Ричард, – твердо произнесла Мэтти.
– Как ее пульс? Много крови она потеряла?
– Сейчас она чувствует себя довольно сносно, сэр Ричард. Повязки держатся хорошо. Сон и отдых к утру сотворят чудо.
– Ее жизнь вне опасности?
– Да, сэр Ричард. Рана хотя и с неровными краями, но не глубокая. Пострадает только ее красота.
Губы Мэтти дрогнули на знакомый мне манер, и я подумала, о многом ли она догадалась из того, что здесь произошло.
Амброз Манатон не смотрел на кровать, как будто лежавшая там женщина была ему чужой. «Это и их конец тоже, – подумала я. – Гартред никогда не быть миссис Манатон и не владеть Трекаррелом».
Я отвела взгляд от побелевшего неподвижного лица Гартред и ощутила на спинке кресла руки Ричарда.
– Хватит с тебя переживаний за одну ночь, – произнес он спокойно.
Он отвез меня в мою комнату и, вынув из кресла, уложил в постель.
– Уснешь? – спросил он.
– Думаю, нет, – ответила я.
– Отдыхай. Скоро нам отправляться. Еще несколько часов, и все будет закончено. Война служит хорошей панацеей от личных ссор.
– Не думаю.
Оставив меня, он вернулся к Амброзу Манатону, и сделал он это, по моему разумению, отнюдь не из любви к нему, не для того, чтобы разделить с ним сон, а чтобы быть уверенным, что казначей не улизнет от него за эти несколько оставшихся до рассвета часов. Банни удалился с Робином в его комнату, что тоже, как я догадывалась, было мерой предосторожности. Бренди и угрызения совести доводили до самоубийства и более сильных мужчин, чем Робин.
Как мог хоть кто-то из нас надеяться уснуть? Было полнолуние, и мне думается, что и ты, ночное светило, чей бледный холодный лик сиял высоко в небе над безмолвными садами и тенями, стало свидетелем странных вещей, творившихся той ночью в Менебилли. Мы – Харрисы и Гренвилы – отплатили Рашли злом за их гостеприимство.
Бежали часы, и внезапно я вспомнила о Дике, который один-одинешенек спал за дверью в соседней гардеробной. Бедный мальчик, упавший в обморок при виде крови, как это уже случалось с ним в прошлом, может, он лежал теперь, бодрствуя, как и я, и думал о стыде, отягощавшем его совесть. Мне показалось, что я слышу, как он ворочается, и я подумала, уж не преследуют ли его, как и меня, видения, и не нуждается ли он в компании.
