туч выглянуло солнце и засияло нам, и весь мир вокруг засверкал.
«Это небольшая пауза, на одну-две секунды, – подумала я. – Я со своим Ричардом, Элис со своим Питером, Джоан со своим Джоном. Сегодня ничто не может нас потревожить. Войны нет. И враг не стоит в Девоне, ожидая приказа, чтобы двинуться на нас».
Я мысленно вернулась в прошлое, и события 1644 года показались мне всего лишь ужасным сном, который никогда не повторится. Но, посмотрев на долину и дальний холм, я увидела дорогу, что, извиваясь среди полей Трегарса и Калвер-Клоуза, спускалась к песчаному берегу Придмута, и вспомнила солдат, которые появились тут на горизонте в тот роковой августовский день. Наверняка Ричард все-таки заблуждался. Не может быть, чтобы они пришли снова. Из долины донесся крик, с болот поднялись утки, над которыми кружили соколы, и внезапно меня безо всякой причины охватила дрожь. Затем солнце сделалось бесцветным, по морю пробежала рябь, а над Гриббенским холмом прошла большая туча. Что-то холодное и влажное мягко упало мне на щеку. Это снова пошел снег.
В тот вечер Джонатан и Мэри рано удалились в свою комнату, а мы уселись возле камина.
Слепой арфист покинул нас в Новый год, так что некому было и поиграть – одна Элис перебирала струны своей лютни. Питер пел, а братья Гренвилы, Джек и Банни, тихонько насвистывали мелодию. Этой излюбленной забаве мальчишек-школьников они научились у своего отца Бевила еще в ту пору, когда большой дом в Стоу был наполнен музыкой и пением. Джон подбросил поленьев в огонь и задул свечи; пламя освещало все помещение, отражаясь на деревянной обшивке стен и на лицах всех нас, сидевших вокруг очага.
У меня и сейчас еще стоит перед глазами Элис, какой она была в тот вечер, когда перебирала пальцами струны лютни, с обожанием глядя на своего Питера, который – увы! – окажется впоследствии таким неверным.
Он же, чувствуя, как его напряжение, вызванное присутствием генерала, тает, спадает от блеска огня и из-за позднего часа, откинул голову и запел для нас.
Я заметила, как, взявшись за руки, улыбаются Джоан и Джон; Джон, с его милым, честным лицом, никогда не изменит своей Джоан и не предаст ее, как это сделает с Элис Питер, – не пройдет и шести лет, как волею судьбы он покинет Джоан навсегда, ускользнув от нее в тот край, откуда никто не возвращается.
Из-под пальцев Элис вылетали жалобные, нежные звуки лютни, и, вторя им, тихо насвистывали, прикрыв рот руками, Джек и Банни. Я украдкой бросила взгляд на Ричарда. Он пристально смотрел на пламя, положив перед собой на стул раненую ногу. Подрагивавший свет огня бросал ему на лицо тени, искажая его черты, и я не могла сказать, смеется он или плачет.
– Когда-то давно ты мне пел это, – шепнула я ему, но если он и расслышал меня, то все равно не подал виду и не шевельнулся.
Он дождался, когда Питер допоет последний куплет, затем, выпустив в воздух большую струю дыма, он протянул руку к лютне Элис.
– Все мы здесь влюблены, не так ли? – неожиданно задал он вопрос. – Каждый по-своему, за исключением вот этих юнцов.
Сделав паузу, он многозначительно взглянул на них, и я увидела, как Элис откинулась на спинку кресла, бросая неуверенные взгляды на Питера, а Джоан, поджав губы, мяла в руках складки платья. «О Господи, – подумала я, – зачем же было разрушать очарование! Зачем было обижать их? Они ведь как дети».
– Ваш черед, леди Кортни, – сказал он. – Или, быть может, вы предпочитаете сыграть в бирюльки?
Кто-то – кажется, Питер – натужно рассмеялся. Затем Джон поднялся, чтобы зажечь свечи. Джоан, наклонившись вперед, разгребла кочергой головни, чтобы огонь поскорее потух. Слабо померцав, они погасли. Очарование было разрушено.
– А снег все идет, не переставая, – сообщил Джек Гренвил, распахнув ставни. – Будем надеяться, что в Девоне вырастут двадцатифутовые сугробы и под ними будут погребены Фэрфакс и его доблестные соратники.
– Куда больше вероятность, – произнес Ричард, – что под ними окажется погребен Вентворт, который сидит у Фэрфакса на хвосте в Бовей-Трейси.
– Почему все встают? – спросил юный Банни. – Разве музыки больше не будет?
Но никто ему не ответил. Война снова нависла над нами, а с ней и страх, сомнение, неотступное ощущение опасности, и все безмятежное спокойствие этого вечера рассеялось.
Глава 26
